Ефим Друц: Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.

— Где сумка, Нож? — спросил Кнут, глядя ему в глаза. — Кому сдал?

— Морэ, какая сумка? Да я… Мэ мэрав! [24] Я умираю! (цыг.) — Ночью ты был в моем доме, паршивец.

— Да вот те крест! — Нож рванул рубаху под курткой. На его впалой груди блеснул рыжий крестик.

— Где сумка, Нож? Вещички там не мои. Я ведь на крис тебя выведу, голову потеряешь, ворюга.

— Да за такие слова… — Нож снова полез в карман.

Он не ходит без пушки и знает, что все это знают. Глаза его бегали. Поглядывал на охранников. Брал на понт… [25] Здесь: пугая, угрожал (блатн.). Кнут ударил его в лицо, и он рухнул. Охранники улыбнулись:

— Кончайте, ребята…

Они подняли Ножа на ноги, как ребенка, один у него из кармана выдернул пушку, приговаривая:

— Не дергайся, ром…

— Дэвлалэ! [26] Боже мой! (цыг.) — размазывая кровь из опухавшего носа, придуривался Нож. — Что я сделал этому психу?

Охранники отпустили его.

— Раджо тебя подослал? — спросил Кнут, остывая. — Скажешь не мне, так крису. Я тебя, морэ, похороню. Ты меня плохо знаешь… Кто, говори… Сделаю тебе встречу с Раджо — и запоешь. Сумку Раджо притырил. Его эти вещи.

Нож, успокаиваясь, оглянулся:

— Ребята, все в норме, дуру [27] Револьвер, пистолет (блатн.). отдайте.

Старший охранник извлек обойму и положил пистолет на пол. Нож поднял ствол, сунул за пазуху и бросил Кнуту:

— Иди, морэ, к Графу. Его наводка, ты понял? Вмажь и Графу, боксер долбаный.

Кнут плюнул ему под ноги и пошел в зал.

На эстраде пел хор. Кнут вспомнил Блока: «…A монисто бренчало, цыганка плясала и визжала заре о любви».

Поздним вечером в московской квартире, в Плющеве, вдруг ни с того ни с сего заговорили цыгане о Пиковой Даме. Вспомнили таборные времена… Загалдели:

— Ромалэ, Пиковую Даму вызовем?.. Это не грех! Являлась в табор, пускай Москву теперь навестит!

— Да вы, ромалэ, посходили с ума, — урезонивал старый Михай.

— Ты, Михай, в городе живешь, все забыл, — базарила молодежь. — А мы еще помним.

Михай посмеивался:

— Ну-ну. Тут ведь у вас тарелки летают да дураков уже лечат по фотографиям. Рекламу слыхали? Кругом колдуны. Но это — гадже… А вы-то что взвились?

Раджо был внутренне с ним согласен. Но не высовывался.

— А что, ромалэ, — сказал Нож, — всамделе вызовем эту налачи [28] Ведьма (цыг.). да и поспрашиваем, как жить. А то скучно, тоска берет.

Тут Раджо не выдержал, выступил:

— Я сам был свидетель: поставили табуретку у порога, за порог выложили карту, как положено. Сидим, ждем Даму. До трех часов ночи сидели, звали ее. Разошлись наконец — сколько можно?! Один дурачок, однако, остался: упрямый. Я, говорит, еще подожду. Догоню вас. Мы в ночевку ушли на воздух. Стоим на улице, курим. Что-то и спать расхотелось. Слышу стон… И ползет тот парень, что задержался, руки протягивает: «Помогите!» Ну вот. Поставили его на ноги — обвисает, слова не может выговорить… А пришел в себя и докладывает: видел Даму, она, мол, дверь сорвала. И, говорит он, она высокая, неописуемой красоты. В темноте, говорит, она была в белом платье, а на свету во всем черном, белое только лицо. И молчала, тянула руки… Ну, парень перетрухал, окно на веранде высадил, хотел, говорит, бежать, да ноги не послушались. А Пиковая Дама развернулась, сплыла с крыльца прямо к нему. Тут он пополз от нее, а дальше не помнит…

Нож заявил:

— У нас по-другому вызывали. В темной комнате мазали мылом стекло, так? Клеили на стекло всю колоду… Нет, не клеили… Выкладывали на сухую сторону. Потом все хором: «Пиковая Дама, явись!» Тогда, ромалэ, в форточку влетал шар вроде молнии и — повисал… Секете?.. Из шара вытягивалась черная грабка с когтями… — Нож понизил голос. — И тянется эта грабка [29] Рука (блатн.). к одной цыганухе, и будто лепет детский из шара: «Иди, иди сюда…» Все мандражируют, цыгануха шатнулась да сшибла пустое ведро. Ну, хипеш! [30] Шум, крик (блатн.). Шар расплылся. Дама оттуда базлает [31] Кричит (блатн.). : «Не надо!» В руках у той цыганухи как-то стекло оказалось, руки горячие, а Дама, видать, тепла не выносит. Она ведь кантуется в облаках… Цыгануха выпустила стекло, оно грохнулось на пол: дым, искры, огонь… — Нож вдохновился, взял сигарету, закурил. — Ну, ромалэ, мы сквозанули. Врать не буду, я сам не видел, но рома после сказали: вернулись, а там — нет колоды, ведро стоит как стояло, стекло целое, только все черное. Вот так: ни икры, ни молоки.