Жорж Сименон - Ранчо “Кобыла потерялась”

— А вот и твои щечки. В точности, как делала мама…

Он чуть не забыл взять с собой новый носовой платок — это тоже было частью традиции, — и сестра сунула его ему в карман.

Во дворе старик китаец поздравил Кэли Джона с днем рождения, потом Гонзалес, который протянул ему повод, и он знал, что эти двое тоже думали о другом.

В седле Джон держался так же прямо, как сорок лет назад. Он пустил лошадь в легкий галоп, дорога была знакома до мельчайших деталей, но все вокруг по-прежнему приводило его в восхищение. Великий Путь, по которому прошло столько людей, стад, столько тысяч и тысяч голов скота, лошадей, повозок, прошло еще тогда, когда ни поездов, ни автомобилей не было и в помине, оставался все таким же — люди могли лишь поцарапать поверхность пути — величие его было вне досягаемости. Подумаешь там, дымки на горизонте… Они терялись в светящемся мареве, поднимавшемся от пустынных песков: горные цепи, которые, казалось, закрывали мир со всех сторон, по-прежнему являли немеркнущие в своей новизне краски.

Сейчас там, где на всю равнину зеленеют несколько кактусов, он, как всегда, почувствует, что левая рука перестает его слушаться, еще немного — и наверняка проснется давняя боль.

Пятнадцатое августа 1909 года… Никогда не забыть этот день, хотя он и не отмечался в семейном кругу. Шел дождь. Канавы взбухли от воды, терявшуюся в песках дорогу пересекали желтые ручьи. Тогда поехал в противоположную сторону. Кэли Джон возвращался из Тусона, как будет возвращаться и сегодня вечером. В сумерках, сквозь струи дождя, ему показалось, что перед ним неподвижно стоит лошадь с опущенной головой.

Прогремел выстрел. Он почувствовал удар в левую руку. Инстинктивно выхватил правой револьвер и выстрелил.

— Это был второй человек, которого он убивал в своей жизни. Как потом выяснилось, звали его Ромеро, и, как и тот, воровавший скот, был мексиканцем.

Кэли выровнял галоп и так погрузился в мысли о другом, что путь показался ему короче, чем когда бы то ни было. Он почти удивило, когда перед ним предстала непрерывная лента большой дороги, поток машин, красные пятна бензоколонок.

Кэли мог отправиться с ранчо на машине, до самого Тусона. Но он никогда не хотел иметь машину, и, наверное, это тоже была его форма протеста против другого.

Около бензоколонки старик испанец держал лавочку, за которой было нечто вроде выгона, скорее, просто пустырь, и Кэли, по обыкновению, оставил там свою лошадь.

Место называлось Джейн-Стейшн Уже в их времена здесь проходил поезд, но он никогда не останавливался. И чтобы преодолеть оставшиеся до Тусона пять миль, Кэли Джон садился в автобус.

Пока автобуса не было, он закурил сигару. Потом с большим достоинством поднялся на подножку подошедшего автобуса, неопределенно махнул рукой знакомым. Достоинства ему было не занимать. Высокий, широкий в плечах, если не сказать, толстый. Лицо его, несмотря на солнце, оставалось розовым, такого розового цвета, что прекрасно гармонировало со светло-голубыми глазами и соломенными волосами, которые незаметно сделались из соломенных серебристо-белыми.

Джон вышел из автобуса напротив отеля «Пионер Запада», который видел еще тогда, когда его только Начинали строить, свернул налево и втиснул свое тело в салон парикмахерской, где навстречу ему бросился цирюльник.

Спинка кресла, в которое он сел, тут же была опущена, и пока Кэли Джону намыливали щеки, негр — чистильщик сапог деликатно подвернул ему брюки и принялся наводить лоск на сапоги.

Не осталось ли в Кэли Джоне что-то ребяческое? Он так никогда и не осмелился — смешно ведь, правда? — согласиться еще и на услуги маникюрши. Над головой крутился вентилятор. Когда Кэли Джон вошел, все поздоровались с ним по имени, потому что все его знали. И все в глубине души были за него и против другого, даже если так и не посмели никогда в этом признаться. Это чувствовалось в мелочах: например, по тому, как они замолкали, стоило ему появиться где-нибудь на людях. Тишина эта свидетельствовала об их уважении. Старики, те, кто знали его не один год, запросто окликали:

— Хелло, Кэли…

Молодые ограничивались лишь приветствием. Но не таким, как всем.

Почти всегда за этим «Хелло!» следовал шепоток — это его историю пересказывали тем новичкам, Которым она была еще неизвестна.

Это приносило удовлетворение. Но он в этом не признавался. Однако Пегги — такую злюку еще поискать — говорила все как есть.

— Видишь ли, Джон, дорогуша, если бы все это с тобой не произошло, ты был бы просто несчастен, во-первых, потому, что был бы как все, и, во-вторых, потому, что ты бы, наверное, на мне женился…