Энн Перри - Смерть внезапна и страшна

Посреди комнаты находился деревянный стол, потемневший от пролитой крови. Засохшая кровь наполняла все его трещины, и ее потеки виднелись еще и на полу. В кресле-качалке сидела девушка с пепельным лицом: она рыдала, обнимая себя руками.

Возле потухших угольев очага лежали две собаки. Одна из них чесалась, урча при каждом движении лапы.

Миссис Андерсон оказалась весьма рослой женщиной. Закатанные рукава открывали могучие руки, а грубые ногти на них были «украшены» черными ободками.

– Приветик! – проговорила она, улыбаясь и отбрасывая с глаз прекрасные золотые волосы. Ей было самое большее лет тридцать пять. – Нуждаешься в помощи, дорогуша? Я для нее все могу сделать. Все равно ей придется идти сюда рано или поздно… Как далеко зашло дело?

Монк почувствовал охватившую его свирепую волну гнева, от которой его едва не начало тошнить. Ему пришлось заставить себя глубоко подышать несколько секунд, чтобы прийти в себя. С наплывом памяти, запахами и звуками возвратились воспоминания: густая кровь, девушка, кричавшая от боли и ужаса, топоток крысиных ножек по грязному полу. Бог знает, сколько раз он бывал в подобных комнатах у закоулочных женских дел мастериц, расследуя случаи смерти женщин, истекших кровью, или погибших от заражения, или же просто зная о таких преступлениях и связанных с ними деньгах…

Но не мог Уильям забыть и о бедных женщинах, истощенных ежегодными родами, неспособных выкормить детей и продающих своих младенцев за несколько шиллингов, чтобы купить еды для остальных.

Монку хотелось немедленно перебить здесь все на мелкие осколки и услышать ласковый хруст под своими ногами, топчущими обломки. Однако короткий миг удовлетворения ничего бы не изменил. О, если бы он только мог еще плакать, если бы слезы могли снять тяжесть гнева, закипавшего внутри!..

– Ну? – устало проговорила женщина. – Будешь ты говорить аль нет? Я не смогу ничего сделать для нее, ежели ты будешь стоять здесь как дурак! Говорю: как далеко дело зашло? Или ты не знаешь?

– Четыре месяца, – выпалил сыщик.

Его собеседница покачала головой:

– Да, запустили, запустили… И все же постараюсь. Опасно это, но как бы хуже не вышло!

Девушка в кресле по-прежнему тихо скулила. Яркое пятно крови проступало на одеяле, которым она была закутана, и стекала по его тонким складкам на пол.

Детектив собрался: ведь не зря же он пришел сюда! Никакие эмоции не помогут ему добиться осуждения сэра Герберта Стэнхоупа!

– Здесь? – спросил он, хотя уже знал ответ.

– Нет, прямо на улице! – едко отозвалась миссис Андерсон. – Конечно, здесь, где же еще, дурачок! А где ты хотел бы? Я не хожу по ихним домам! Ежели тебе чего-нибудь модное надо, так ты поди хирурга подкупи, хотя я не знаю, где такого найти. За енто же раньше вешали, или не знаешь? Правда, сейчас за такое будет каторга…

– Тебя она что-то не беспокоит, – заметил Уильям.

– А мне-то что! – ответила женщина с сухим смешком. – Ко мне являются только с отчаяния, иначе не бывает. Много я не беру. А ежели она ко мне пришла, так сама ж и виновата. И я всем помогаю – кто ж меня здесь заложит? – Она кивнула в сторону улицы и окрестностей. – Даже фараоны меня не трогают, ежели я помалкиваю, а зачем мне болтать? Так что подумай. А то еще случится чего… – добавила она с улыбающимся лицом, но жесткие глаза ее не допускали сомнений в угрозе.

– А как мне отыскать такого хирурга, который сделает аборт? – спросил сыщик, внимательно разглядывая ее. – Леди, за которую я прошу, может позволить себе расходы.

– Не знаю. Сказала, если бы знала, но не знаю. Леди, которые могут платить, сами находят подобных врачей.

– Понимаю…

Монк верил этой женщине, не имея на то никаких причин, кроме собственного инстинкта, но своему первому суждению он доверял, даже все обдумав. Ему была знакома эта беспомощная ярость. Он встречал недоумевающих горьких вдовцов, на которых внезапно свалилась дюжина детей, не понимавших причин несчастья. Их жены сами позаботились о себе, сохранив все дело в тайне от мужа. Никому не говоря, они шли к такой мастерице, а потом истекали кровью, обо всем умолчав: причина была личной, стыдной… была женским делом. Воображение их мужей никогда не простиралось дальше физического удовольствия. А дети – дело естественное, для этого женщина и создана. И, лишь овдовев, эти мужчины пугались, сердились и недоумевали.

Видел Уильям и совершенно юных девиц, еще не достигших шестнадцати лет, – с пепельными лицами, в ужасе перед лекаркой и ее инструментами, бутылкой джина и позором. Таких, как сидевшая сейчас перед ним. И все же они проходили через весь этот ужас, чтобы не становиться падшей женщиной. А что ожидало внебрачного ребенка нищей и одинокой матери? Смерть, право, была милосердней… смерть, еще до рождения принятая в подобной грязной кухне от рук женщины, которая, улыбаясь с той или иной степенью сочувствия, делала свое дело и забирала все деньги, которые сумела накопить девчонка, а потом помалкивала. Сыщик яростно хотел что-то сделать для этого ребенка, тихо плачущего и истекающего кровью. Но чем тут можно было помочь?