Николай Шебуев: Дьяволица

— Я сегодня буду толстовкой!..

— Я вас не понимаю…

— Ну да… Муж иногда ко мне подходит и говорит: ты сегодня должна быть толстовкой..

— То есть?..

— То есть… непротивленкой…

— Вы сегодня обещаете не противиться злу…

— Да! Торжественно обещаюсь!..

— Но где вы видите зло!.. Неужели это искрящееся шампанское — зло, или этот кристалически-прозрачный ликер — зло?… Или вы думаете, что я — зло?…

— Нет… Вы добрый… Вы милый… Я раньше думала, что вы злой… Мне всегда казалось, что когда вы на меня смотрите, вы меня… раздеваете… И я все боялась, что вы начнете меня целовать…

Вино затуманило голову Лидии. Ей было жарко и она несколько раз оттягивала рукой воротник.

— Как душно…

— Ну вот… если я добрый, то меня конфузиться нечего… Позвольте, я вам расстегну воротник… Вам будет легче… Действительно, жарко… У меня тоже лицо горит…

И, не ожидая ответа, Теремовский начал расстегивать и расшнуровывать платье.

— Ну какой же вы нахал!.. Нахал и милый… Ненахальный нахал… Ну… дальше нельзя… Этого не смейте… Вот шалун…

— Молчите, непротивленка!

И все смелее и увереннее делались движения его руки. Все больше и больше крючков и кнопок сумел он победить…

Вот спустился лиф и дурманящий аромат женского тела охватил его.

Не в силах совладать с собой, он прильнул поцелуем к ее губам, плечам, шее, груди… Она нежилась, как Даная, под золотым дождем поцелуев, она жмурилась, как котенок, она вздрагивала, как Мимоза, чутко и сладострастно, болезненно сладострастно, как молодая женщина, только что пережившая истерику…

На рассвете, около четырех, на лихаче подкатила Лидия Львовна к крыльцу. Дорогой она заснула на плече Теремов-ского.

Обыкновенно дозвониться к швейцару в такой час было целым событием. А сегодня он, не ожидая звонка, распахнул дверь.

Лидии Львовне не показалось это странным. Она была еще под парами шампанского и поцелуев.

Швейцар заметил, что с барыней неладно и, входя с нею в кабинку лифта, почувствовал запах вина.

Он хотел ей что-то сказать, предупредить о чем-то важном. Но раздумал.

У парадной двери ей не пришлось ждать. Не пришлось даже звонить. Дверь сама распахнулась.

Лидию Львовну ждали с нетерпением. В передней она нашла несколько незнакомых субъектов.

— Что такое? В чем дело? К себе ли я попала?

Навстречу ей шел полицейский офицер:

— Извините, сударыня. Я имею предписание произвести у вас обыск… Вот эти лица — понятые. А вот этот извозчик… Не признаете ли, вы, сударыня, этого извозчика?..

Она взглянула на стоящего в углу мужика, и опьянение мигом соскочило.

История всего этого страшного дня пронеслась перед ее глазами, она как-то вдруг поняла все и отдала себе отчет во всем зараз.

И особенно хлестнуло ей по лицу сознание, что вот она, Лидия Невзорова, урожденная Хомутова, в четыре часа ночи возвращается домой из ресторана, пьяная, растерзанная, опоганенная, со своим любовником… Да, с любовником!.. Она отдалась ему, сама навязалась, пьяная развратница… Она изменила… и кому? Милому, нежному, доверчивому, как ребенок, идеальному Пете…

— Возьмите меня! Возьмите меня! Арестуйте же меня! Я — преступница! Я — подлая женщина! Я убила мужа!.. Я не имею права глядеть на своих детей!.. — она кричала и рвала на себе платье.

Она упала на пол и билась в судороге. Офицер насильно заставлял ее выпить холодной воды.

Ее зубы выбивали дробь о краешек стакана.

После нервного подъема наступила реакция, в безразличной, сонной, пьяной апатии сидела она у стола, смотря невидящими глазами на то, как хозяйничают в ее квартире.

Ей показали салфетку, смятую и выпачканную в чем-то желто-коричневом.

— Признаете ли вы эту салфетку вашей?

— Признаю.

— Признаете ли вы эту простыню?

— Да, это мои метки.

— Как вы объясните происхождение кровавого отпечатка руки на стене в спальне?

— Да, это моя рука!..

Она, не слыша, прослушала протокол осмотра и машинально подписала акт.

Не придала никакого значения полушепоту офицера с помощником.

— А его задержали?

— Точно так. Оказался по паспорту присяжным поверенным.

— Задержите до меня.

— Шибко ругается. Не в своем виде.

Покончив со всеми формальностями, офицер обратился к Лидии Львовне:

— Не пожелаете ли проститься, сударыня, с детьми? Я имею предписание вас арестовать!

— Дети! Где дети!.. Я не мать им… Я больше не мать! Я убила мужа… Я убила детей!..