Антон Кротков - Загадка о тигрином следе

Одиссей сидел согнувшись в три погибели, уставившись невидящим взором вдаль. То, что старик всё это время говорил ему и чему учил помогло ему переносить пронизывающий его кости и плоть холод, но ни в коей мере не могло утолить гложущий его внутренности адский голод, который отчаянно мучил его! Одиссей тоже мечтал убить и сожрать степную крысу. Сожрать её целиком, ни с кем не длясь! Впрочем, в молодом человеке ещё не иссякла совесть, которая заставляла его устыдиться мысли, что он может утаить добычу от товарищей. Именно голос совести заставил Одиссей отринуть от себя безумные картины и вновь прислушаться к уговорам командира.

– Ты не должен сдаваться, сынок – по-отечески убеждал Одиссея склонившийся над ним старик. – Только встань на ноги, и я помогу тебе идти. Нельзя поддаваться собственным демонам.

Одиссей с трудом поднялся, повесил на плечо винтовку, которая показалась ему чудовищно тяжелой, и сделал несколько шагов. Вдруг из-за цепи холмов, до которых было чуть больше версты, вырвалась банда басмачей. Вся сразу. С ревом и свистом, стреляя на скаку из карабинов, десятки головорезов мчались прямо на измученных путников.

– Бегите, я вас прикрою! – велел молодым людям генерал, сдёргивая с плеча карабин.

Одиссей побежал, часто оглядываясь. Ему казалось, что тёмные силуэты всадников заполонили всё видимое глазом пространство. Ни убежать от них, ни спрятаться в совершенно голой, как стол степи было невозможно! Попытка генерала задержать мчащуюся лавину была отважным, очень благородным, но совершенно бесполезным предприятием. Осознав это, Луков остановился и повернулся лицом к приближающимся всадникам, его рука неумело передёрнула затвор винтовки…

Басмачи приближались. Одиссей прицелился в ближайшего всадника. Через свои очки он хорошо видел ружейную планку, мушку и приближающегося врага. «Надо унять дыхание и тогда всё получится» – сказал он себе и постарался максимально сконцентрироваться на мишени. Успокоившись, молодой человек на мгновение задержал дыхание, как когда-то учили его на ускоренных военных курсах, и нажал на спусковой крючок. Каково же было его изумление и ликование, когда конь под вражеским наездником рухнул, как подкошенный на передние ноги и, храпя, кувыркнулся через голову, придавив своим огромным весом седока.

Одиссей тут же перевёл оружие на соседнего бандита, и тоже послал в него пулю. Издав гортанный крик, басмач взмахнул руками и запрокинул голову. Его конь взвился «свечой» на дыбы и сбросил с себя мертвого седока. Одиссей не верил своим глазам. Но тут комиссар вдруг радостно заорал, указывая за спину Лукову:

– Свои!

Одиссей оглянулся и увидел мчащийся им на помощь отряд. Во главе его скакал командир в папахе и чёрной бурке, а чуть позади него – боец с развевающимся красным знаменем в руках. Они мчались, как на картинке! Оказывается бандиты угодили под выстрелы красных конников. Уцелевшие басмачи стали поспешно поворачивать коней. Смелые и дерзкие в кровавых налетах на беззащитные селения и плохо охраняемые обозы, бандиты как огня боялись открытой схватки с равным по силам противником. От полного уничтожения басмачей спасли превосходные кони, хотя для девятнадцати из них этот бой стал последним.

Больше всего командир большевистского кавдивизиона впоследствии расстраивался, что ему не удалось захватить в плен или на худой конец лично зарубить командира басмаческого отряда. Вражеский вожак находился фактически в безвыходном положении: окружённый со всех сторон красноармейцами он яростно отбивался, крутил своего скакуна во все стороны, его ярко-рыжая лисья шапка мелькала среди папах, будёновок и бритых голов подручных джигитов. В последний момент, когда казалось, что главарю уже не уйти, загнанный лис пригнулся к шее своего скакуна и, размахивая шашкой, бросился на прорыв. Его плотно окружили верные телохранители. С этой горсточкой отчаянных джигитов главарь буквально разрезал сжимавшееся вокруг него кольцо врагов. В горячке боя курбаши даже не вскрикнул, когда вражеский клинок своим остро заточенным концом дотянулся до него и ужалил напоследок пониже левой брови. Лишившись глаза, теряя сознание от ужасной боли, курбаши уносился прочь, проклиная подлых шакалов, которые заманили его в эту западню:

– Прежде чем отрезать вам головы, я велю вырвать ваши мерзкие глаза!

Измученная походом лошадь устало тянула тяжёлую телегу, в которой вместе с ранеными и больными бойцами ехали Луков и двое его спасшихся спутника. После счастливой встречи с отрядом красной кавалерии уцелевшие путешественники ещё почти двое суток тряслись на телеге. По пути доктор отряда их подкармливал, давая за раз немного кумыса и крохотный кусочек смоченной в кумысе лепёшки. Он постепенно увеличивал порцию, чтобы снова приучить их желудки к пище.