Елена Руденко - Долгий летний праздник

Я, Клод Роне, принимаю Робеспьера. Интересно, почему он заинтересовался моей горничной? Как он умудрился найти связь между её исчезновением и трагедией семьи Брион?

— Жюли Дюбуа? Самая обычная девушка, — рассказываю я. — Довольно симпатичная, правда, лишенная индивидуальности.

— Вы что–то говорили об её ухажере? — спрашивает Неподкупный.

— Да, ей кто–то писал письма, — киваю я. — И эта девица постоянно куда–то ускользала. Я слышал, у нее было знакомство с каким–то художником. Мне с самого начала все это показалось подозрительным.

— Она давно получала эти письма? — интересуется Робеспьер.

— Несколько дней, может, неделю, — предполагаю я.

— Как исчезла ваша горничная? — задаёт он новый вопрос.

— Это произошло весьма неожиданно, — вспоминаю я. — У Жюли был выходной. Она должна была прийти или в тот же день вечером, или на другой день утром. Но эта девица так и не вернулась. Поначалу я злился, решил, что Жюли загуляла с этим парнем. Но когда её не было весь день, мне это показалось странным. Скорее всего, она решила уехать с ним. Весьма безответственно, могла бы меня предупредить, чтобы я подыскал ей замену.

— Вы сообщили в полицию? — спрашивает Робеспьер.

— Собирался, но полицейские неохотно берут дела о сбежавших служанках, — отвечаю я.

— Я могу взглянуть на её письма? — просит Робеспьер.

— Да, конечно, — киваю я.

Я зову лакея и велю принести письма. Вышколенный слуга быстро выполняет повеление.

— Она считала автора знатным человеком? — спрашивает Робеспьер, просматривая первое письмо.

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Я не из тех, кого волнуют проблемы слуг, хотя сейчас это модно. В наши дни многие хозяева с радостью ведут задушевные беседы с горничными и лакеями. Лично я этого не понимаю.

Слишком много чести! И вообще, какое мне дело с кем крутит шашни горничная. Лишь бы работала прилично. Если нет, выгоняю.

— Я вас спросил об этом, потому что письма написаны на плохой бумаге, на которой знатные люди не пишут, — поясняет Неподкупный. — Однако мсье Лесот рассказал мне, что Жюли считала ухажера знатным мсье.

— Ох уж эти девицы! — ворчу я. — Забивают себе голову белибердой. А всякие нищие развратники этим пользуются!.. Чуть не забыл, у меня гора писем, на которые надо ответить…

Я беру одно из писем со столика.

— Простите, что отвлекли вас, — извиняется Робеспьер. — Я могу взять письма вашей горничной?

— Да, конечно, берите, — разрешаю я. — Они мне ни к чему.

Робеспьер благодарит меня.

Я замечаю, что он смотрит на конверт, который я отложил.

— Это письмо Сенье, — поясняю я. — Наследничек!

Робеспьер берёт конверт в руки. Достаёт любовное письмо, что получила моя горничная.

— Почерки совпали, — сообщает он, — автор письма — мсье Сенье.

М-да, вот это новый поворот сюжета.

Я, Пьер Сенье, наследник состояния Бриона, в хорошем настроении.

Мне доложили о визите Робеспьера. Что ж, я приму его.

— Для меня большая честь принимать в своем доме знаменитого Неподкупного! — приветствую я его. — Жаль, что наша первая встреча состоялась в недружественной обстановке.

— Не беспокойтесь, мне нужен образец вашего почерка, — говорит Робеспьер. — Это важно для расследования.

Интересно, зачем ему это понадобилось? Не к добру.

— Вы все еще подозреваете меня? — с улыбкой спрашиваю я.

— Увы, — разводит руками Светик.

— Что ж, вот черновик одного из моих писем, — я протягиваю им лист бумаги.

— Большое спасибо, мсье, — благодарит Неподкупный. — Больше мы вас не задержим.

— Может, подождете, скоро должна прийти моя невеста, — предлагаю я. — У нее красивое имя — Мари — Луиза Мюзи. Она приехала ко мне сегодня утром.

Робеспьер вежливо отказывается.

— Как–нибудь в другой раз я обязательно навещу вас, чтобы познакомиться с мадемуазель Мюзи, — заверяет он меня. — Но сейчас, как это ни грустно, нам пора.

— К вам Катрин Мариэль! — докладывают мне.

Интересно, что ей угодно? Мадемуазель Мариэль чем–то взволнована.

— Я получила анонимное письмо, — говорит она. — Там сказано, что вы, мсье Сенье, прячете завещание Жака Бриона на моё имя за этой картинной рамой.

Она указывает взглядом на портрет Стефани Брион.

— Клянусь! — восклицаю я. — Если за этой рамой что–то и есть, то не я это туда положил.

Робеспьер молча подходит к картинной раме. О Боже, он достаёт какой–то лист бумаги. Протягивает его Мариэль.

— Это завещание! — восклицает она.