Далия Трускиновская: Опасные гастроли

— Но отчего ждет он столь открыто?

— А кому его стесняться? Сейчас подойдет человек, вроде бы попрощаться, пожелать счастливого плаванья, и заберет мешочек с камнями.

Штерн был сильно обеспокоен, я же просто пребывал в меланхолии.

Цирк уезжал — а правды мы так и не добились.

Единственная возможность узнать еще немного была — подойти к Люциусу, который сидел и поглядывал по сторонам. Сведения были почти бесполезны, и все же я решился.

— Знаете, Штерн, потолкую-ка я с ним. Пока я беседую — никто другой не подойдет, а вы успеете призвать на помощь своих людей.

Чиновник особых поручений столичной сыскной полиции впервые за время нашего знакомства улыбнулся. Я подумал, что он, в сущности, неплохой человек. А что до его жесткости и язвительности — помилуйте, кто ж будет счастлив, если его, похитив, доставят в какую-то баню на окраине Московского форштадта с собственным париком в зубах?

Штерн развернулся и побежал к Елизаветинской — останавливать извозчика. Я убедился, что Дерптская пуста, перешел ее и неторопливо направился к Люциусу.

— День добрый, сударь, — сказал я по-немецки. — Прощаетесь с Ригой?

— Да, отплываем в Любек, сударь.

— И оттуда уж в Вену?

— Да, понемножку… А с кем имею честь?

— Отставной штурман Сурков, к вашим услугам.

Я ничем не рисковал, называя свое подлинное имя. И говорить я старался неторопливо, как можно правильнее — тем вынуждая и собеседника своего к медленной и плавной речи.

— Вы, должно быть, видели меня в наших представлениях?

Ага, подумал я, да тебе, голубчику, похвалы хочется!

— Видел и запомнил. Ваше место, господин Люциус, не в манеже, а в театре. В хорошем театре, в водевиле.

— Судьба моя связана с гимнастическим цирком, — высокопаро сообщил он. — Приехав в Вену, я начну ставить большую героическую пантомиму из времен Бонапарта. И сам исполню в ней роль.

— Вы, очевидно, умеете ставить спектакли?

— Да, умею. Я могу поставить трагедию Шиллера.

Тут во мраке, окружавшим все, связанное с латышскими плотниками, забрезжил луч света! И впрямь — они могли уговориться с Люциусом, чтобы он помог им поставить «Разбойников», поэтому и репетировали в цирке ночью!

Но я не подал виду и продолжал беседу:

— Вы очень хороший актер. Очевидно, вы и режиссер замечательный. Вы могли бы научить играть даже самых неопытных и необразованных людей.

Люциус расхохотался.

— Именно это я и пытался сделать, но обстоятельства были против. Господин де Бах платит хорошо, но я в Риге заработал мало — я рассчитывал, что мы начнем репетировать пантомиму, тогда я заработал бы больше. Но я только выходил на манеж и делал репризы. Меня попросили помочь начинающим артистам, это было вроде домашнего театра, я согласился. За очень скромное вознаграждение! Я просто не мог отказать! Они приходили по вечерам в цирк — после того, как кончались репетиции наездников и дрессировщиков. Жаль, что я не довел дело до конца. Но еще одна встреча с ними у меня все же будет — до отхода судна я успею немножко поучить их.

— Вы ждете своих друзей? — в восторге спросил я.

— Да, они обещались быть к полудню. Благодарю вас, господин Сурков, за любезные слова. Я буду помнить их долго.

Это означало, что он хочет сейчас со мной распрощаться. А поспешность объясняется просто — видимо, он уже заметил приближающихся «друзей».

— А я буду долго помнить гимнастический цирк господина де Баха, — честно и от всей души отвечал я. — Счастливого пути!

На том мы и раскланялись. Я прошел несколько в сторону эспланады, обернулся — так точно! К цирковым ступенькам шел небольшой отряд плотников — человек с десяток, все в серых кафтанах, подпоясанных домоткаными кушаками, в кожаных постолах, круглых черных шляпах, с топорами и прочит прикладом. Все они были молоды, некоторые — бриты, другие — с короткими бородками, и все при этом стрижены под горшок — довольно длинные светлые волосы бойко торчали из-под шляп. Будь такие волосы на голове у светской дамы, их бы называли золотистыми, ну а плотнику таких комплиментов не положено.

Я беззвучно выразился в стиле боцмана, которых школит неловких новичков. О, если бы со мной был сейчас Гаврюша! Но верного моего помощника Яшка уже воротил в лавку и, сдается, привязал там крепчайшей веревкой — чтобы бедняга не помчался в порт прощаться с Клариссой.

Плотники окружили Люциуса, они явно его о чем-то просили, и он, встав, вошел в опустевший цирк, они — следом.