Ольга Михайлова - Молох морали

— А племянницу княгини Белецкой ты не исключаешь?

— С чего бы? — удивился Юлиан. — Ногти у неё аршинные. Я скорее усомнился бы в возможностях Ванды Галчинской. Она слишком субтильна, ручонки совсем слабые. Удушить она, впрочем, могла, а вот перекинуть тело через перила моста… — Юлиан с сомнением покачал головой. — Я ведь, признаться, думал, что укокошат именно её…

— Что? — изумился Валериан.

— Имя Арефьева я узнал от Тузиковой, а полька молчала до последнего. Я и обронил при младшем Осоргине, что на месте наших бомбистов я не держал бы в своих рядах баб-с. С потрохами-де продадут первому жиголо. Надеялся, уберут её, одной шалавой меньше станет. В общем-то, шалаву и убили, только почему эту?

Валериан вздохнул и мрачно покачал головой.

— Какой же ты циник, Жюль.

— Ну что ты, Валье, — Юлиан зевнул. — Однако продолжим. Возможности придушить её были у каждого: все разбрелись по парку, хмарилось, быстро темнело. Деветилевич и Осоргин развели костёр и ушли — один за хворостом, другой в лавку. При этом я думаю, что убийца либо догнал гуляющую Анастасию на мосту, либо пригласил пройтись и на мосту задушил, сбросив тело через перила. Кстати, перила невысокие, пожалуй, и Галчинская могла столкнуть через них жертву. Если же имело место насилие, то убийца придушил её в кустах, позабавился, а потом отволок тело к мосту. Теперь всё упирается в мотивы.

— Ты же знал её. Кому она мешала?

— Судя по моим наблюдениям — она никому не была нужна, но сама едва ли это понимала. Она презирала сестёр — одну за уродство, другую за наивность, презирала плебея-жениха Лизаветы и его братца, презирала Харитонова и ненавидела Деветилевича и Павлушу Левашова. Ненавидела и Климентьеву, ревновала её ко мне.

— Чем ей не угодили Павлуша с Аристархом?

— Аристарх Деветилевич, как я догадываюсь, лет пять назад совратил её, потом она была любовницей Левашова. Но оба предпочли ей Климентьеву. Там и деньги немалые, и родство приличное. В этом смысле замечу, что гораздо проще найти у Анастасии мотив разделаться с каждым в этой компании, чем понять, кому понадобилось сводить счёты с ней самой.

— А то, что думали девицы… что она провела ночь с тобой?

— Ревность? Ну, это совсем дурочкой убийце быть надо.

— Могла ревнивая девица и голову со злости потерять.

— Могла, только преступление не кажется мне импульсивным. Слишком как-то чисто всё. Хоть и проступает какое-то дурное отчаяние…

— А не могли её убить по ошибке? Ты говоришь, темнело, марево…

Юлиан покачал головой.

— Едва ли. Смеркалось, но не разглядеть лица? Да и фигурой она схожа только с Анной и Елизаветой, Климентьева выше, Мари-эмансипе — толще, Галчинская — куда субтильней. Она одна была в светло-жёлтом платье. Не думаю, что убийца не видел, кого душил. Рука легла спереди.

— Ты сказал, что Дибич написал записку. Записка у Вельчевского. Я читал её. Ты считаешь, что он писал не Шевандиной?

Юлиан вздохнул.

— Он тут давеча корил меня, что я без любви воспользовался девицей. Это, по его мнению, — подло. Каково, а? А назваться чужим именем и затащить девицу в постель под видом другого, — это, что, идеал праведности? Человек, пользующийся моим именем и моим домом, чтобы обесчестить влюблённую в меня, не считает себя подлецом. Но тогда почему я, подставляющий ему издёвки ради блудную девку, должен считать себя таковым? Самое смешное, что он в Климентьеву всё же влюблён. — Нальянов горько рассмеялся и пояснил. — Я заметил, что он отлучился в дом, а потом вернулся, наблюдал за ним и видел, как он заложил за ободок шляпки Климентьевой записку. Я её извлёк и прочёл. Хотел засунуть в шляпку Галчинской, да она не снимала её, хотел Тузиковой, да она её в руках тискала. Вот и сунул в шляпку Анастасии. Потом подумал, что так и лучше — нигилисток он бы сразу отличил по субтильности и полноте.

Валериан внимательно посмотрел на брата.

— Зачем ты это сделал? Всё же пожалел племянницу Белецкой?

— Говорю же, не люблю, когда пользуются моим именем и делают мой дом публичным, — отмахнулся Юлиан, — Кроме того, я не сомневался, что уж кто-кто, а Анастасия обязательно придёт.

— Ты хотел завербовать Дибича? — хладнокровно поинтересовался Валериан.

— На чёрта он нам нужен? — удивился Нальянов. — Хотел при случае посмеяться. Но невольно повязал. Однако это всё пустяки. Нужно проверить мотивы Осоргиных. Ребята мерзковаты. Кроме того, она могла шантажировать Аристарха и Павлушу тем, что расскажет о них кое-что Елене. Эмансипированные девицы могли разозлиться на её хамство или пренебрежение. У остальных — мотив — ревность. И наконец, она просто могла случайно что-то увидеть и стать нежелательным свидетелем.