Ольга Михайлова - Быть подлецом

Он чуть развёл руками.

— Ведь у вас траур. Простое чёрное платье. Я буду ждать вас в десять утра.

Она спокойно кивнула.

— До завтра, мистер Донован.

Оставшись один, Донован быстро перенёс набросок на полотно и задумался. Жизнь некрасивой женщины — череда боли. Каждая красавица напоминает о твоей ущербности. Каждое зеркало издевается. Мужчины не замечают. Но мисс Бреннан умела владеть собой и, видимо, была наделена немалым умом. При этом леди, подобных мисс Элизабет, Донован знал это, сердить опасно. Слишком легко боль ущербности перетекала в злость и ярость. О чём шла речь у них с братом? «Ты же не допустишь этого?» Что она имела в виду?

Чего не должен допустить мистер Райан Бреннан?

Остаток дня Донован провёл в церковной мастерской, а утром снова был в комнате, где стоял его мольберт.

Девушка оказалась способной ученицей: она была причесана иначе и с порога улыбнулась художнику.

— Брату очень понравилась моя новая прическа. Он сказал, что она не модна, но очень мне к лицу.

Донован понял, что она говорит о Райане, но осторожно спросил, сделав вид, что не понял:

— Ваш брат? Мистер Райан или мистер Патрик? Мне представили двоих.

— Райан, — ответила она, — мнение Патрика о женской внешности весьма тривиально, если вы заметили.

Донован чуть улыбнулся.

— Мнение о женской красоте у мужчин бывает трех видов, мисс: мужским, человеческим да ещё, у мужчин, подобных мне, художественным. Первое, да, — кивнул он, — встречается чаще.

Он снова удостоился тонкой улыбки леди.

Начав сеанс, он тихо сказал:

— В день, когда я приехал в Шеффилд по приглашению дяди, отпевали вашего брата. Примите мои соболезнования.

Леди вздохнула, тяжело и прерывисто. Голос её сел до хрипа.

— Проклятый год. Отец, Уильям, Мартин. Мне кажется, мы никогда не снимем траур.

Мисс Элизабет ничего больше не сказала, но Донован понял, что торопиться не нужно. И впрямь, леди, помолчав, продолжила:

— Мартин был излишне чувствителен. Мне всегда казалось, что он слишком хорош для этого мира. — Губы её чуть дрогнули, и она добавила, — или мир слишком дурен для него. Уильям же… он был копией Патрика. И тоже воспринимал жизнь излишне драматично.

— А что значит «воспринимать жизнь излишне драматично»? — настороженно спросил Донован, вкладывая в голос некоторую долю легкомыслия. Он не смотрел в глаза мисс Элизабет, но рисовал. Его вопрос, как он надеялся, выглядел неким праздным интересом.

— Не уметь меняться. Не желать думать. Не хотеть ничего понимать.

Мисс Бреннан сказала так много, что Донован несколько минут не решался продолжить разговор. Потом проговорил.

— Ваш брат Патрик… тоже воспринимает жизнь излишне драматично? — Донован постарался, чтобы в голосе не было особого интереса.

— Да, — в интонации Элизабет промелькнуло презрение, — но Патрик воспринимает жизнь ещё и по-дурацки.

Брови Донована чуть приподнялись.

— Но он не показался мне глупцом. Когда я буду писать его портрет, мне придётся обратить особое внимание на его глаза. Едва я увидел его, мне показалось… — Доран умолк, словно не решаясь продолжить.

Он заинтересовал леди, и она поощрительно улыбнулась.

— Что вам показалось? Взгляд художника интересен. Равно интересен… взгляд умного человека.

На этот комплимент Донован вежливо склонил голову, и заметил:

— Его лицо показалось мне ликом одновременно убийцы и поэта, чьи губы жаждут непознанных наслаждений, а в глазах которого застыли безымянные печали…

Его прервал мелодичный, рассыпчатый смех леди.

— Прелестно! И даже весьма верно. — И тут она с неподдельным интересом осведомилась, — а что вы подумали, когда увидели Райана?

Донован улыбнулся.

— О! Ваш брат Райан породил такое множество художественных ассоциаций, что я до сих пор не могу выбрать правильную. Он очень красивый мужчина.

Улыбка неожиданно сбежала с лица Элизабет. Он сказала тихо и очень серьезно:

— Райан — человек. Один из немногих в этом доме.

Донован понадеялся, что понял слова мисс Бреннан правильно. «Нuman being», сказала она, назвав брата человеком, явно ставя это слово выше определения, данного им самим.

По окончании второго сеанса на полотне был закончен подмалёвок, проступили очертания фигуры и лица мисс Бреннан. Леди понравилась Доновану — самокритичными суждениями, любовью к брату, твёрдой разумностью — и работа отразила взгляд художника: глаза мисс Элизабет светились умом и нежностью, и даже некрасивость привлекала силой и энергичностью линий высокого лба и уверенно сжатыми губами.