Ольга Трунова - Тень на камне.....

– Да, арабы называют их шеркаси. Они появились в конце девятнадцатого века, когда по указанию властей Османской империи здесь поселили беженцев с Северного Кавказа. А вот обрати внимание, – Игорь ухватил Лыкова за рукав и развернул к витрине, стоявшей у выхода в боковой зал, – глиняная фигурка бога-всадника, особо чтимого у набатеев. Редкая находка, тоже наш трофей.

Сергей поправил очки и наклонился ближе к стеклу, так как блики солнца мешали ему разглядеть статуэтку. Но вместо нее он неожиданно увидел отражение смуглого лица в красной куфийе, которое, впрочем, тут же исчезло. Лыков вздрогнул и быстро оглянулся. В комнате кроме них с Игорем никого не было, хотя в главном зале, через который Марков его стремительно протащил, бродили редкие посетители, но, как припомнил историк, все европейской наружности.

Когда они наконец вышли из музея, на город уже опустился вечер. Лыков никогда не считал себя романтиком, но не мог не залюбоваться видом Аммана, раскинувшегося внизу и словно горящего в лучах заходящего солнца.

– Потрясающе, да? – тихо спросил Игорь после нескольких минут молчания.

– Завораживающее зрелище, – согласился Сергей. – А что это за зеленые огоньки повсюду?

– Минареты.

– Ах ну да, они же мусульмане.

– Большей частью, хотя здесь довольно много христиан, процентов десять населения, если память мне не изменяет.

– Католики?

– Есть и католики, но в основном православные, включая мелькитов.

– Мелькиты? Признаюсь в своем невежестве…

– Так называют православных арабов, которые еще в восемнадцатом веке признали власть римского папы, но сохранили православное богослужение. Кстати, у нас в гостях часто бывает настоятель храма святого Георгия из соседнего городка. Обязательно тебя познакомлю, отец Иоанн интереснейший человек.

– Он мелькит?

– Нет. Храм святого Георгия принадлежит Иерусалимской Православной Церкви.

– Что ж, буду рад.

Лыков вернулся в отель со странным ощущением. Он был переполнен впечатлениями от посещения музея, который не обманул его ожиданий, и в то же время его не покидало смутное чувство тревоги. Он никак не мог понять, отчего. Войдя в свой номер – большую квадратную комнату, устланную темно-бордовым ковром, он бросил на постель фотоаппарат и устало опустился рядом. Перед глазами кружились гипсовые статуи, монеты, декоративные украшения, каменные шары, служившие ядрами для древнеримских орудий… Вдруг среди экспонатов мелькнул чей-то недобрый взгляд, и Лыков понял, что его беспокоило, – лицо в музее, отраженное в стекле витрины.

«Такое впечатление, что за нами кто-то следил», – подумал Сергей. Некоторое время он сидел неподвижно, обдумывая странную мысль, потом, помотав головой, словно стряхивая наваждение, сказал вслух:

– Чепуха. Снова воображение разыгралось. Ведь смотрители же арабы, это просто заглянул один из служащих музея.

Он облегченно вздохнул и открыл чемодан, чтобы вытащить пижаму. И тут же вновь почувствовал безотчетное беспокойство – кто-то явно рылся в его вещах. Сверху лежал его синий свитер из грубой шерсти, который он дома – он отчетливо это помнил – уложил на самое дно.

«Перевернулись во время разгрузки? – Сергей покачал головой. – Нет, вещи были уложены слишком плотно, да и в любом случае тогда они все бы перемешались, а здесь все аккуратно сложено, только не в том порядке. Кто-то обыскал мой чемодан. Но зачем? Какая-то бессмыслица!»

Историк еще некоторое время посидел, пытаясь понять, что могло послужить причиной слежки за мирным туристом, но так ничего и не придумал. Наконец, решив завтра не откладывая поговорить на эту тему с Игорем, он наскоро принял душ и улегся. Ему казалось, что из-за тревожных мыслей он не сомкнет глаз, однако стоило его голове коснуться подушки, как он погрузился в глубокий сон, расцвеченный фантастически яркими видениями.

– Ассалум, ассалум, медные котлы!

– Козье молоко, козье молоко!

– А вот кому нежнейшие ягнята – сюда!

– Хлеб сладкий сдобный на все вкусы!

– Лучшие сорта шерсти: пестрая, валяная…

– Железные ножи, самые твердые, самые прочные!

– Вина мерум! Вина мерум! Чудное виноградное вино, чистое, неразбавленное!

– Благовония из Аравии! Романус, господин, смотри, унгвентум!

– Ну-ка, покажи свои благовония. Мирра у тебя есть? – дородный римлянин снисходительно склонился над изящно орнаментированным алабастром – двухсотграммовым продолговатым сосудом, закругленным снизу, который маленький щуплый набатей почтительно поднес сановному покупателю. – Говоришь, аравийская? В самом деле?