Андрей Добров - Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов

— Как доложить?

— Доложи — Гиляровский Владимир Алексеевич.

Где-то в глубине дома послышались звуки рояля.

Чернявая девушка приоткрыла дверь и скользнула внутрь. Прошло несколько минут, за которые я толком не успел оглядеть коридор, как дверь открылась широко и девушка пригласила меня войти.

Это была небольшая, жарко натопленная гостиная, обитая темно-коричневыми обоями в мелкий цветочек. Освещали ее только тусклые бра на дальней стене, висевшие по бокам камина, в котором тлело несколько маленьких поленьев. Софья Алексеевна Кобылина сидела в большом старом кресле, чем-то смахивавшем на мое, только из почти черного дерева, покрытого искусной резьбой. Она была одета в темно-зеленое бархатное и, вероятно, тяжелое платье с красивым ожерельем из изумрудов, которые совершенно не сочетались с рыжим париком. Колени ее прикрывал большой платок из серого пуха — вероятно, старуха мерзла даже в такой духоте. В комнате стоял сильный запах духов, который, однако, не мог перебить старческого духа, обычного для любого жилища пожилого человека.

— Что угодно? — спросила она, даже не поздоровавшись.

— Хочу переговорить с одной из ваших певиц.

— По какому делу?

— По личному, — ответил я.

Старуха засунула руку под платок и вытащила лорнет на длинной костяной ручке. Она долго рассматривала меня, сохраняя полную неподвижность. А потом снова сунула лорнет под платок.

— Приходите на концерт, сударь. Приходите на концерт. Сейчас девушки заняты своими делами.

— Мне нужна Глафира Козорезова, — ответил я.

Лицо старухи чуть скривилось, но она быстро справилась с непонятной мне эмоцией.

— Всем нужна Глафира. Всем, сударь.

— Она здесь? — спросил я.

— Здесь, — ответила Кобылина. — Но занята.

— У нее кто-то есть?

Кобылина вяло повела рукой:

— Репетирует. С аккомпаниатором.

— С Фомичевым?

Старуха медленно кивнула.

— Я могу присутствовать на репетиции?

— Зачем вам, сударь?

— Хочу дождаться окончания и переговорить.

Софья Алексеевна глубоко вздохнула и ответила:

— Нет. Вы помешаете.

Я взял стул, пододвинул к ее креслу и сел. Потом вынул портмоне.

— Разрешите мне компенсировать это беспокойство. Я бы очень хотел переговорить с мадемуазель Козорезовой.

Старуха бросила быстрый пытливый взгляд на мое портмоне.

— Попробуйте.

Я достал пять банкнот по десять рублей. Старуха с пренебрежением покачала головой. Добавил еще пятьдесят. Кобылина пожала плечами.

— Не цените вы талант, сударь, — сказала она холодно. — Моя Глаша — звезда сцены.

— Так ведь просто поговорить! — вспылил я. — Я ж ее у вас не покупаю. Не хотите брать — не надо. Дождусь концерта, подойду к ней и сам поговорю — уже без вашей помощи!

Старуха удивленно изогнула нарисованные брови, а потом протянула руку с пальцами, скрюченными подагрой.

— Только поговорить.

Сунув деньги под платок, где у нее, похоже, находился целый склад необходимых вещей, она выудила из-под платка колокольчик и громко позвонила. В дверь просунула голову чернявая девушка.

— Отведи господина в зал. Пусть посидит на скамейке. Если Глафира спросит, кто такой, — отвечай, с моего разрешения.

Мы снова вышли в коридор и по скрипучему паркету пошли дальше, туда, где звучал рояль. Поднялись на этаж выше, потом свернули налево — звуки рояля стали слышнее, к ним присоединился женский голос. Наконец остановились перед двустворчатой дверью. Девушка тихонько приоткрыла одну створку, заглянула внутрь, а потом поманила меня за собой.

— Тихо, — прошептала она.

Мы вошли в большой зал, стены которого покрывали старые дубовые панели. Паркет здесь был в лучшем состоянии и почти не скрипел. Пожелтевший потолок с прекрасной лепниной сохранил еще выцветшие рисунки цветочных узоров. В дальнем углу, под одним из трех больших окон, занавешенных бордовыми гардинами, стоял блестящий рояль, за которым, спиной ко мне, сидел, вероятно, Фомичев. Но я почти не заметил его, потому что смотрел только на Глашу Козорезову. Она была одета очень скромно — в серое платье с белым отложным воротничком. Ее вороные волосы были уложены в простую прическу. Смотрела певица прямо на меня — с недоумением, причем тянула одну ноту, как будто мой приход застал ее врасплох.

Пианист почувствовал движение за спиной и бросил играть. Он резко повернулся и крикнул:

— Какого черта! Машка! Это что такое?

— Софья Алексеевна разрешили, — тихо ответила чернявая девушка и тут же ретировалась.