Андрей Воронов-Оренбургский - Когда оживают легенды

Из дрожащих пальцев старого Паркера выскользнул графин. Осколки стекла со звоном разлетелись по полу. Бледный, что саван, он стоял под перекрестным огнем свирепых взглядов.

Буйная толпа, замерев, смотрела то на разъяренного Кэнби, то на орлиное перо в его руках. Словно по сигналу, она загудела потревоженным ульем. Раздались возмущенные выкрики:

– Что же это получается? Здесь, среди нас, порядочных людей, находится краснокожий убийца?

– Боже праведный, спаси и сохрани! Как это прикажете понимать, Адамс? Что бы на это сказал проповедник закона Боуи? 62

Бармен – ни жив ни мертв – хотел что-то сказать в свое оправдание, но вместо этого лишь как рыба хватал ртом воздух. Ноги его подкосились. Схватившись за сердце, он болезненно охнул и опустился на стул. Дженни бросилась к отцу:

– Папа, папа! Что с вами? Да опустите свои пушки, олухи! Вы еще поплачете, что устроили эту бучу!

Она обнимала, тормошила старика, но тщетно: он был почти бесчувствен. Дженни скрипнула зубами. Судя по пылающему лицу, девушка была не напугана и не растеряна – она была в гневе.

– Капли, сердечные капли… В аптеку… Быстрей… —прохрипел Паркер.

Дженни, царапаясь и расталкивая локтями пьяную толпу, споткнувшись о юбку, в смятении выбежала из салуна.

Кэнби с выражением праведного гнева на лице направился к хозяину:

– Хорошенькое дельце, хоть лопни! Им бы только петь “Эри-канал” 63 да наживаться на виски! Вы только задумайтесь, сын преследует одного преступника, а папаша в это время укрывает у себя другого? И кого?! Вонючего краснокожего пса!!! – он бросил к ногам Адамса орлиное перо. Взгляд его стал колючим и пополз пауком по морщинистому лицу старика.

Кто-то высокопарно крикнул:

– Эй, мы требуем! Именем священного Союза! 64 Немедленно выдайте его нам, Адамс!

Теперь толпа напоминала волчью стаю. На всех лицах лежал отпечаток пьяного остервенения и кровожадной страсти. Кэнби с воодушевлением подливал масла в огонь, не боясь слевшить,– закон фронтира был на его стороне.

– Свободные граждане Рок-Тауна! – он окинул собравшихся горящим взглядом.– Что говорить с ним! – торговец плюнул в сторону бармена.– По глазам видно: этим Паркерам нечего сказать. Гарри, возьмите людей и перепотрошите дом. Суйте нос везде: и на чердак, и в погреб!

Несколько человек со спенсерами 65 наперевес ретиво кинулись исполнять волю торговца.

Адамс, собравшись с духом, бросился к нему, протестующе выкрикивая:

– Вы не смеете! Слышите, вы не смеете здесь распоряжаться! Это произвол! Салун – собственность мистера Рэлли! Я буду жаловаться на вас! Вы ответите!..

Кэнби пренебрежительно хохотнул, пьяно качнулся вперед и, словно играючи, хряснул старика под ребра. Тот издал какой-то нестерпимо жалобный звук и, задыхаясь, согнулся пополам. Мерзавец азартно хмыкнул, взметнул от бедра левый кулак и саданул в подбородок, с удовлетворением ощутив, как удар отдался в запястье и плече. Старик замертво шлепнулся на опилки, как кусок теста. Седые бакенбарды порозовели от крови. Кто-то плеснул ему в лицо водой из фляги. Он открыл глаза и, тяжело кряхтя, попробовал встать на ноги. Удалось ему это лишь наполовину. Стоя на четвереньках, он поднял голову. В лицо ему смотрел черный провал револьвера. Торгаш, криво усмехнувшись, шагнул вперед, приставил дуло к покрытому испариной морщинистому лбу и рявкнул:

– Хватит валять дурака, Адамс. Где он?!

Высоко в небесах ветер гнал облака, но над самой поверхностью бурой земли воздух стоял неподвижно-горячий, напоенный ароматом душистых трав прерии. На небе, подобном гигантскому сине-черному океану, колыхаясь и переливаясь, растекалась алая пена заката.

Небольшое стадо бизонов, мерно пережевывая жвачку, подремывало в сумерках бескрайней равнины. Внезапно могучий вожак насторожился, вскинул над травой рогатую тяжелую голову. Мгновение – и всё стадо, сотрясая землю, скрылось в лабиринтах необозримых холмов.

Спустя некоторое время послышался топот лошадиных копыт. Из-за гребня холма, возникнув внезапно, как это обычно бывает в прериях, выметнулся всадник. Лошадь под ним, закусив удила и роняя мыло, мчалась галопом.

Немного погодя на гребень взлетел его преследователь. В ярком свете луны отчетливо вырисовывался черный, как смоль, силуэт.

Осадив разгоряченного коня, шериф вскинул винчестер. Глубоко вздохнув, он свободно, не торопясь выдохнул – и на выдохе мягко спустил курок. Гулкое эхо выстрела десятикратно разметалось по скалам и ущельям. Лошадь Опоссума дико заржала: пуля раскаленным штыком пропорола шкуру на ее крупе. Осатаневшая кобыла вздыбилась, пытаясь скинуть седока, но тот чудом удержался в стременах и, нечеловеческим усилием натянув поводья, понесся дальше.