Георгий Григорьянц - Изумрудный плен

– Дорогой Павел Сидорович! Удовольствие доставляет возможность тратить деньги и время, а вот искусство наполняет нас образами, экспрессиями, пониманием своего жизненного предназначения. Что касается плотских, то бишь чувственных, удовольствий, то Лев Толстой сравнивал их с грехом.

Они встретились в небольшом магазинчике дешевого антиквариата в тихом переулке Арбата. Игнатьев, знаток человеческой психологии, досконально освоивший свое преступное ремесло, слыл лучшим продавцом ворованных раритетов, причем со стажем. Поседевший сухопарый старичок лет восьмидесяти имел острый взгляд и пытливый ум. Он метко заметил:

– Жизнь коротка, искусство вечно!

Фомин усмехнулся:

– Все мы теплим надежду на бессмертие. Конечно, я имею в виду бессмертие души.

Лукавый взгляд Игнатьева говорил, что он приготовил богатому покупателю что-то необычное:

– Знаете, Олег Борисович, есть смутное ощущение, что физическое бессмертие человека достижимо.

Гость удивился:

– Каким образом?

– Мне предложили продать очень древнюю вещь – послание вечности. Минуточку!

Он достал с полки деревянную коробочку из розового дерева с перламутром, открыл. Взору Фомина предстала глиняная табличка размером десять на девять сантиметров с клинописью – это письменность шумеров, самая ранняя из известных систем письма. Пока глина была еще мягкая, писец отдаленной эпохи деревянной палочкой выдавливал на ней знаки.

– Этой табличке шесть тысяч лет! – торжественно объявил продавец. – Происхождение раритета туманно, поэтому выставлять на широкую публику не рекомендуется.

– Ну и что?

– Мой знакомый, профессор-шумеролог, не взялся расшифровать, говорит, старошумерский мы пока не умеем читать, но всё же разобрал две фразы: «Ключ к бессмертию зеленый камень» и «Бог Ану говорит».

Глаза Фомина загорелись, он пристально посмотрел на старинный предмет. А продавец продолжал искушать:

– Вы, Олег Борисович, умны, образованы, находчивы, можете позволить себе все, что заблагорассудится, кроме одного… Знаете, дни жизни безвозвратно улетучиваются, и остается только тосковать о потерянных возможностях.

– Блаженствовать вечно – мечта любого человека, – размышлял вслух Фомин.

– Именно! – Игнатьев оживился: – Обрести бессмертие возможно! Приоткрыть тайну, узнать секрет, получить рецепт – думаю, ничего для этого не жалко.

– Бессмертие желанно, – мечтательно произнес посетитель.

– Вот и я о том же! Из всех, кого я знаю, только вы обладаете незаурядными способностями, необходимыми, чтобы раскрыть тайну. Скажу по секрету: недавно в Москве объявился зеленый камень – изумруд необычайной чистоты и размеров.

– Поподробнее, Павел Сидорович.

Игнатьев доверительно наклонился к уху гостя и заговорщически зашептал:

– Его купил небезызвестный вам Елисеев…

Рассказ продавца поразил Фомина. Оказывается, камень хранился в сокровищнице Ватикана. Когда-то он принадлежал императорам Древнего Рима. По чьей-то инициативе было решено провести экспертизу реликвии. Пригласили ученых-минерологов. Они установили, что каплевидный камень размером с бильярдный шар вовсе не изумруд, а зеленый хризолит – дешевый самоцвет. Но через некоторое время в Париже на чёрном рынке объявился чистейший изумруд странной формы – капля размером с бильярдный шар. Состоялся закрытый аукцион ювелирных изделий, на котором покупатель, пожелавший остаться неизвестным, и приобрел драгоценность. Анонимным покупателем был Елисеев.

– В древности изумруд ценили намного дороже алмаза, – закончил свой рассказ антиквар, неожиданно добавив: – Елисеев жаден, никогда не расстанется с драгоценностью.

Посетитель магазина стоял неподвижно и молчал. В голове его проносились вихри мыслей, и вдруг откуда-то возникла навязчивая идея непременно обзавестись и табличкой, и камнем. Он вкрадчиво произнес:

– Что ж, Павел Сидорович, предложение меня заинтересовало. Письменность шумеров, говорите… Я люблю докапываться до сути… Хочу раскрыть тайну таблички.

Купив глиняный раритет за сумму с семью нулями, Фомин стал искать палеографа – ученого, изучающего памятники древней письменности. Знакомый ему директор института археологии посоветовал Эмму Павловскую – видного специалиста по шумеро-аккадской культуре. Фомин пригласил ее в ресторан «Пушкинъ» пообедать. Под гефлюгили в кисло-сладком взваре он забросил наживку:

– Эмма Михайловна, для исследователя вашего уровня нет ничего важнее, чем реализовать себя в научном мире. Так получилось, что наши интересы совпали.