Сергей Гордиенко - Майор Русо Бланко. Русские хроники парагвайской войны

Самой продолжительной и изнуряющей оказалась экспедиция, начатая в декабре 1930-го. В Министерстве обороны Ивану Тимофеевичу вручили послание вождя чимакоков Тувиги:

‘Тувига приветствует Алебука! Мы видели десять боливийцев на мулах. Прошли в сторону Питиантуты. Если не придёшь немедленно, займут озеро. Со слов Тувиги записал капитан Гарсиа. Форт Пуэрто Састере.’

Беляев начал готовиться к очередной экспедиции. Как и прежде, попросил индейцев чимакоко быть проводниками. Группа набралась небольшая – Орефьев-Серебряков, Экштейн-Дмитриев и три парагвайских солдата. Взяли четыре чемодана с топографическим оборудованием, два бурдюка воды и ящики с провизией. Для охраны из форта Хенераль Диас направлялся отряд солдат.

Пароходом отправились на север по реке Парагвай. Проплыв семьсот километров, добрались до городка Пуэрто Касадо, пересели на поезд и по узкоколейной дороге доехали до 145-го километра. Там с лошадьми и мулами их ждал отряд лейтенанта Эрмеса Сагьера. Отправились далее на северо-запад в поисках озера.

Продвигались медленно. Сельва становилась всё гуще, а невероятная жара и запредельная влажность уже к полудню лишали сил. Густой лес окутывал многослойным зелёным одеялом из травы, кустарников и разноярусных деревьев, покрытых мхом и украшенных яркими цветами. Лианы толщиной в руку и ползучие колючки опутывали стволы, поднимаясь до самых крон. Идти было тяжёло ещё и от того, что почва представляла собой многослойный пирог из опавших листьев, отмерших веток и сгнивших стволов поваленных деревьев. Лишайники, грибы и мох под ногами, как японский бонсай, создавали ещё одну, миниатюрную сельву, видимую во всём многообразии красок и форм только в лучах солнца, редко пробивавшихся до самой земли. Золотисто-белые штрихи на мгновение ослепляли и отвлекали от необходимости постоянно смотреть перед собой, чтобы не зацепиться за лианы, не споткнуться о торчащий из земли корень и не столкнуться с удавом, свисающим с ветвей. Весь этот немой растительный мир озвучивался криками обезьян, мяуканием пум, шипением удавов, рычанием ягуаров и щебетанием десятков видов птиц. А пархающие бабочки, куда-то спешащие жуки и застывшие на струнах пауки создавали иллюзию гигантского инсектария, в котором люди были совершенно чужими существами.

С каждым днём экспедиция проходила всё меньшее расстояние. Воду в бурдюках берегли на крайний случай, а жажду утоляли мясистыми корневищами иби-а и длинными колючими листьями карагуаты. В них после дождей скапливалась вода.

Первая ночь запомнилась навсегда. На смоляном безлунном небе звёзды мерцали ярко, как алмазы на чёрном бархате. Казались такими близкими, что можно рукой достать, но совершенно не освещали окрестность. Темнота была такая, что не разглядеть руку, протянутую к звёздам. Но для индейцев это была привычная среда – они ориентировались по звукам и запахам.

Русские и парагвайцы долго не могли заснуть: ухали совы, оркестром стрекотали насекомые, светились глаза хищников. Вокруг постоянно что-то двигалось, ползало, шуршало и рычало. Даже ночью сельва продолжала жить своей дикой жизнью. Но главной опасностью были канибалы морос, кочевавшие в этих местах. К счастью, пока не было признаков их присутствия.

Вечером у костра Беляев и Экштейн-Дмитриев пели русские народные песни, а Орефьев-Серебряков исполнял арии из опер. Однажды решил спать подальше от лагеря. Индейцы предупредили, что это опасно – могли напасть ягуары. Но гордый казак только отмахнулся. А утром, увидев под гамаком следы хищников, испугался и более не испытывал судьбу.

Следующей ночью проснулись от диких криков индейцев. Вокруг лагеря горели кусты. Со всех сторон надвигался красно-чёрный ковёр из пламени и дыма, непрерывно издавая сводящий с ума чавкающий звук, как будто исполинский кабан надвигался из чащи, предвкушая обильную добычу. Это тысячи гигантских чёрных муравьёв спасались от огня, сметая всё на своём пути. Чимакоко заставили всех забраться на деревья, а полчища муравьёв уничтожили даже костёр. Утром индейцы сказали, что Питиантута переводится как ‘озеро покинутого муравейника’.

Через месяц стала заканчиваться провизия и совсем не осталось спичек. Огонь пришлось добывать с помощью увеличительного стекла. Непроходимая сельва сменилась саванной, но идти легче не стало – густая трава росла по пояс и кишела змеями. Орефьев-Серебряков подстрелил метрового каскабеля, но Сагьер запретил приближаться к трупу. Сам отрубил голову и закопал – яд даже мёртвого каскабеля был смертельно опасен.