Роберт Харрис - Офицер и шпион

– Генерал Буадефр – настоящая старуха, – говорит Сандерр таким голосом, будто сообщает о некоем известном научном факте.

– Его волнует отсутствие очевидных мотивов…

– Мотивов? – бормочет Сандерр. Его голова сотрясается на подушке – я не знаю: то ли от недоумения, то ли это следствие его болезни. – Что за чушь он несет? Какие мотивы? Дрейфус – еврей, он больше немец, чем француз! Бóльшая часть его семьи живет в Германии! Какие еще мотивы нужны генералу?

– Тем не менее он просил меня «подкармливать дело». Именно так и сказал.

– Информации в деле Дрейфуса более чем достаточно. Семь судей пришли к такому мнению и единогласно признали его виновным. Если у вас возникнут затруднения, поговорите об этом с Анри.

С этими словами Сандерр натягивает одеяло себе на плечи и поворачивается на бок спиной ко мне. Я жду около минуты. Наконец благодарю его за помощь и прощаюсь. Если он меня и слышит, то не отвечает.

Я стою на улице близ дома Сандерра, на несколько секунд ослепленный солнечным светом после мрака его спальни с ее больничной атмосферой. Мой портфель так набит деньгами, именами предателей и шпионов, что оттягивает мою руку. Я пересекаю проспект Трокадеро в поисках экипажа, поглядываю налево, чтобы убедиться, что меня не собьет какой-нибудь лихой ездок, и в этот момент мой взгляд падает на изящный многоквартирный дом с двойными дверями и голубой табличкой рядом с номером 6. Поначалу у меня не возникает никаких ассоциаций, но потом я вдруг резко останавливаюсь и смотрю на табличку еще раз: «Проспект Трокадеро, 6». Вспоминаю адрес – много раз видел его в бумагах. Здесь до ареста жил Дрейфус.

Я оглядываюсь на улицу Леонс-Рейно. Конечно, это совпадение, но довольно удивительное: оказывается, Дрейфус жил так близко к своему заклятому врагу, что они могли видеть друг друга из своих дверей. По меньшей мере они не раз сталкивались на улице, поскольку в одно время ходили в военное министерство и из него. Я останавливаюсь на краю тротуара, закидываю назад голову и, прикрыв глаза козырьком ладони, разглядываю великолепное здание. У каждого окна есть балкон с коваными перилами, его ширины достаточно, чтобы сидеть и любоваться Сеной, – собственность гораздо более богатая, чем у Сандерра, чей дом втиснут на узкую мощеную улочку.

Меня привлекает что-то в окне второго этажа: бледное лицо мальчика, он смотрит на меня, словно инвалид, который не может выйти из дома. К нему подходит молодая женщина с таким же бледным, как у него, лицом в обрамлении темных кудрей – вероятно, его мать. Она стоит за сыном, положив руки ему на плечи, и вместе они смотрят на меня – полковника в форме, наблюдающего за ними с улицы. Потом женщина шепчет что-то на ухо мальчику, осторожно увлекает его за собой – и они исчезают.

На следующее утро я рассказываю о странном видении майору Анри. Он хмурится.

– Окно второго этажа дома номер шесть? Вероятно, это была жена Дрейфуса и его ребенок – как его зовут? Пьер – вот как. И еще есть девочка – Жанна. Мадам Дрейфус не выпускает детей из дома, чтобы те не услышали истории про своего отца. Она сказала им, что он выполняет специальное задание за границей.

– И они ей верят?

– А почему бы им не верить? Они такие крохи.

– Откуда вы все это знаете?

– Можете не беспокоиться, мы все еще за ними приглядываем.

– И насколько плотно?

– У нас есть агент среди их слуг. Мы следим за их перемещениями. Перехватываем почту.

– Даже спустя шесть месяцев после вынесения приговора Дрейфусу?

– У полковника Сандерра была теория, что Дрейфус может оказаться частью шпионской группы. Он считал, что если мы будем вести наблюдение за семьей, то сможем выйти на других предателей.

– Но не вышли?

– Пока нет.

Я откидываюсь на стуле, разглядывая Анри. Вид у него дружелюбный, он явно не в лучшей форме, но я бы сказал, что под слоем жирка он физически силен: такие ребята могут крепко выпить в баре, умеют рассказать хорошую историю, когда в настроении. Мы полная, абсолютная противоположность друг другу.

– Вы знали, – спрашиваю я, – что полковник Сандерр живет всего в сотне метров от дома Дрейфуса?

Время от времени в глазах Анри появляются озорные искорки. Это единственная трещинка в его броне добродушия.

– Неужели так близко? Я этого не знал.

– Да, близко. Да что говорить – мне думается, они жили так близко, что непременно время от времени встречались – просто сталкиваясь на улице.