Елена Семёнова - Велики амбиции, да мала амуниция

Никитенко обнял плачущую Зину, стараясь унять бивший его озноб, и ответил:

– Конечно, Зинаида Прокофьевна. Я всё, что смогу, для вас сделаю. На что только сил хватит. Не плачьте, пожалуйста. Время ведь очень быстро летит… Не успеете оглянуться, и весна уж… И мы сбежим с вами, уедем в какую-нибудь глухомань… Проживём! Ведь сказано же в Писании: Господь цветы одевает и птиц небесных кормит, нешто же человека нагим и голодным оставит? По всей России странные люди ходят, людским сердоболием живы… А мы с вами грамоте да наукам разным учить будем. Глядишь, голодными не останемся. Мы, конечно, бедны будем, но ведь это ничего… Главное, что вместе… А я вас никогда не оставлю, если только вы меня не прогоните от себя…

– Не прогоню, – отозвалась Зина. – Вы для меня самый близкий, самый родной человек теперь. А его я забуду. Совсем забуду, поверьте… Я научусь жить просто… Я смогу… Ведь правда, смогу?

– Конечно, правда.

– Сергей Никитич, только нужно совсем-совсем с прежней жизнью порвать… Чтобы ни следа не осталось… Это дурно будет, если я Луцкой зваться буду… Луцкая – фамилия обязывает. С такой фамилией просто и бедно нельзя жить… Сергей Никитич, можно я вашу фамилию возьму? Никитенко? Буду Зинаидой Никитенко… Вы не против?

– Я только счастлив буду. Моя фамилия – фамилия честная. Вы можете взять её, не стыдясь.

– Вот, видите, а вы говорили, что дать вам мне нечего… А сами всего себя мне отдали… И взамен ничего не попросили… А он бы так не смог… Потому что всё в нём ложь… Всё ложь… Вся моя жизнь прежняя – ложь… Но теперь всё иначе будет, миленький… И вам я никогда лгать не стану. Как перед Богом…

Никитенко ничего не ответил Зине, а лишь крепче прижал её к себе и по-братски поцеловал в голову. По лицу его градом текли слёзы, но Зина не видела их, и он был рад тому. Никитенко не знал, сколько осталось ему жить на свете, не знал, насколько хватит его тлеющих с каждым днём сил, а знал лишь одно: он любит эту самую прекрасную во всём мире девушку, он нужен ей, и для неё он должен жить, быть сильным, и для неё он сделает всё, даже невозможное, и уже сам этот обретённый смысл его ранее бессмысленной жизни придаст ему сил жить, заставит быть выносливым и сильным…

…Вначале из дома выносили вещи, грузили их в просторные телеги и увозили. Фортепиано, книги, чемоданы… Мебель вывозить не стали. Распродали за символические деньги. Затем в карету сели смеющиеся девочки. И, наконец, появились они: теперь уже муж и жена, Ольга Романовна и Сергей Сергеевич Тягаевы. Их провожал хозяин дома, живой и говорливый старик. Остановившись вместе с Сергеем Сергеевичем у кареты, он принялся что-то рассказывать ему. Ольга остановилась напротив дома, бросила на него последний прощальный взгляд. В этот момент глаза её встретились с другими, неотрывно смотревшими на неё из окна второго этажа. Ольга утёрла платком выступившие слёзы. Подошедший Сергей Сергеевич подал ей руку и помог сесть в экипаж, затем сел и сам, захлопнул дверцу. Карета тронулась. Хозяин долго кланялся вслед…

Вигель медленно отошёл от окна и остановился перед стоявшим у стены портретом Ольги.

– Вот так, Ольга Романовна, – вздохнул он. – У вас своя дорога, а у меня – своя… А вы навсегда останетесь со мною. Хотя бы на портрете…

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим.

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим…

Дай вам Бог, Ольга Романовна, быть столь же любимой вашим супругом, сколь любимы вы мною даже сейчас…

Пётр Андреевич уже совсем оправился от своего ранения, хотя в сырую погоду плечо начинало ломить, и уже через несколько дней готовился вернуться на службу, по которой сильно скучал всё время вынужденного бездействия.

День выдался на редкость погожим, и Вигель решил прогуляться по любимым местам, где не был уже дольше месяца. В книжных рядах проплутал он около двух часов, придирчиво рассматривая появившиеся новые книги, выискивая и выбирая наиболее ценные и интересные.

– Барин, видать, знает толк в книгах, – кивали головой торговцы, показывая свой товар.

«Барин» улыбался и откладывал наиболее интересные экземпляры. Прогулка по книжным рядам была для Петра Андреевича лучшей терапией, к которой прибегал он всегда в тяжёлые моменты своей жизни.

– Барин, погодите! Есть для вас книжица! Старинная ещё…

И Вигель листал пожелтевшие страницы старинной книги, любуясь красотой букв, разбирая древний текст. Отдав торговцу деньги и сунув бережно завёрнутую покупку под мышку, Пётр Андреевич направился в Черкасский переулок в знаменитый трактир Арсентьича, где заказал щи с головизной, ветчину и вино от Депре.