Елена Семёнова - Ели халву, да горько во рту

…Лес внезапно закончился, и взору Георгия Павлович предстал большой усадебный дом с высоким парадным крыльцом.

– Ну, вот, дорогой доктор, мы и прибыли, – улыбнулась Елизавета Борисовна, останавливая лошадь. – Добро пожаловать в моё поместье! Надеюсь, ваше пребывание в нём будет для вас приятным!

– И я на это надеюсь, любезная Елизавета Борисовна, – с иронией отозвался Жигамонт. – Надеюсь, ваши приведения мне его не испортят.

К экипажу подошёл крепкий, жилистый старик с густой бородой и низко поклонился княгине.

– Здравствуй, Анфимыч, здравствуй! – улыбнулась Олицкая, подавая старику руку.

Анфимыч помог Елизавете Борисовне спуститься на землю.

– Вот, милый Георгий Павлыч, это и есть мой кучер. Анфимыч. Вы ему можете ничего не говорить. Он вас всё равно не поймёт. Он понимает только меня. Так я говорю, Анфимыч?

Старик закивал и начал делать княгине какие-то знаки. Олицкая нахмурилась:

– Антон опять пьян? Да когда же только прекратится это безобразие! Мало того, что этот олух царя небесного совершеннейшим образом предаётся безделью, так ещё и позорит наш дом! Хлеб ешь, а беса не тешь! Избаловались все…

Доктор Жигамонт с интересом наблюдал странную сцену, опершись на свою тяжёлую, дабы ежеминутно тренировать руки, трость с набалдашником в виде совы с малахитовыми глазами.

– Удивляюсь я, Елизавета Борисовна, – сказал он, улыбаясь. – Как это вы понимаете, что он вам «говорит»?

– Привыкла уж. Он ведь при мне с младенчества. Анфимыч у нас книги любит.

– Что же, он грамоте учён?

– Его мой покойный отец учил. Дивный был человек, царствие небесное. Писать, правда, не выучил, но прочесть кое-что Анфимыч может. Правда, тяжело ему это, а потому кроме Святого Писания он ничего не читает, а его уж, должно, наизусть выучил. Он картинки разные любит. Особливо, как в книжках они. А, когда так, так он их в своём чулане по стенам расклеивает. Радуется, как дитя малое.

Анфимыч ещё раз поклонился барыне, взял лошадь под уздцы и увёл её.

– Идёмте же, – сказала Елизавета Борисовна. – Вы, должно быть, голодны с дороги? Я скажу на кухне, чтобы вас накормили обедом.

– Премного благодарен.

– Мне нужно будет теперь заняться делами. В этом доме, милый доктор, ими занимаюсь одна я. Остальные сплошь бьют баклуши да за то ждут туши. Владимир пишет проекты преобразований имперского размаха, на меньшее он никак не согласен, Антон пьёт и развлекается… При этом оба они меня ненавидят за то, что отец их завещал именье мне. Можно подумать, будто они могли бы управлять им! Я уже и при жизни отца их все дела вела, а они? Только пользовались плодами моих трудов. Ещё на меня же и лают… Володичка и Родя слишком молоды ещё, чтобы помогать в хозяйстве. Управляющий наш, Лыняев, хитрая бестия. Он, конечно, угрём изовьётся, хозяйствовать умеет… Но он вор, как и все управляющие, а потому за ним глаз да глаз нужен. Так что вы уж простите меня, что до вечера я оставлю вас. Мой сын Родя покажет вам дом и отведёт к дяде Алексею. Он, вы увидите, милейший старик. И вам будет чрезвычайно рад, так как он скучает, не имея благодарных слушателей своих воспоминаний, а их у него хватило бы на несколько томов. Дядюшка прелестный рассказчик, но беда, что все домашние слышали его рассказы уже много раз, и им надоело. Мне некогда, а Машенька ещё слишком юна, чтобы всё в них понимать… Вы уж доставьте старику удовольствие. Скучно вам не будет, уверяю. Дядюшка ведь очень многое знает. Живая история. Он даже кое-что записывает из своих воспоминаний. О Севастополе, например… Ну, да он вам сам расскажет!

– Я почту за честь быть ему представленным, – ответил Жигамонт.

Они поднялись по белой лестнице на крыльцо, и навстречу им тотчас выбежал стройный белокурый юноша лет двадцати, одетый чрезвычайно скромно и просто. Он радостно улыбнулся княгине:

– Доброго утра, матушка!

– Да уже день на дворе давно, дорогой мой, – ласково улыбнулась княгиня, целуя сына. – Вот, познакомься, это мой добрый друг – доктор Георгий Павлович Жигамонт.

Молодой человек учтиво поклонился:

– Рад приветствовать вас, доктор. Родион Александрович Олицкий к вашим услугам.

– Родя у нас готовил себя к духовному поприщу, милый Жорж. Он лишь недавно прибыл из семинарии и удивил меня, заявив, что сомневается, стоит ли ему возвращаться туда.

– Вот как? – приподнял брови доктор, обращаясь к юноше. – Что же, вы разочаровались в своём призвании?

– Нисколько, Георгий Павлыч. Просто дух академизма, царящий в семинарии, показался мне пропитанным латинством. Мы изучаем западный опыт, забывая свой, писания наших святых отцов предаются забвению, тогда как католические мистики исследуются во всей полноте. Я ожидал, что обучение в семинарии приблизит меня к Господу, но на деле же в тамошних учёных речах я вижу всё: ум, глубину знаний, даже таланты – но только не Бога. И это удручает меня. Иногда мне кажется, что иные наши богословы сами не веруют в Господа. А не может внушать веру тот, кто не верит сам…