Диана Чеснокова - Записки стороннего наблюдателя

О Петербург! Что за город! Стоит только вступить на громоздкие булыжники его проспектов, как он уносит в свою обстановку, захватывает все мысли целиком, невозвратно! Он оставляет возможность лишь следовать его течению, вливаться в него, не позволяя сопротивляться. А сопротивляться, честно сказать, вовсе не хочется. Можно только с каждой секундой все больше ждать, когда, наконец, этот поток унесет в свои прекрасные, недостижимые дали, когда откроет все свои притягательные тайны, которых за много лет накопилось бесчисленное множество.

Углубившись в свои размышления, я могу бродить по Петербургу часами, не видя дороги. Еще обычно удивляюсь, как меня занесло в тот или иной переулок, абсолютно не внушающий чувства безопасности. К счастью, на этот раз мне вовремя удается очнуться: нужный дом находится на следующей улице.

Войдя к себе в квартиру, которую не вижу нужды описывать, так как она довольно заурядна, хоть и несколько просторнее, чем может показаться сначала, я, первым делом, раздвигаю тяжелые темные шторы, каждый раз при движении поднимающие огромное облако пыли по всей комнате.

Иногда мне кажется, что я абсолютно пропащий человек, решительно без никакой будущности и цели. Мне даже нечем себя оправдать: вот мне снова довелось очутиться у себя дома раньше, чем положено, я просто распиваю свой отвратительный кофе, делая вид и притворяясь, что он мне нравится. Часто ко мне в голову лезут такие мысли, и единственное мое успокоение, в котором я нахожу, если не всю свою душу, но часть ее определенно, – мое прошлое. Я могу часами сидеть в кресле, не занимаясь при этом ничем конкретным, но все же пребывая в состоянии усердной умственной деятельности. Не могу увериться наверняка, возможно ли понять ход такой мысли, поэтому не буду развивать ее до мельчайших деталей, а то ведь, сказать вслух, значит, солгать. Пройдя какой-то знакомый переулок, завидев, даже вдалеке, знакомую вывеску, я могу часами придаваться воспоминаниям о том, о чем, собственно, этот переулок или эта вывеска мне напомнила. Неопределенным словом обозвали меня в связи с этой привычкой некоторые знакомые, но, боюсь, значение его доселе остается мне неизвестным.

И вот уж наступило утро, а я, изнывая от безделья, лежу в своей постели, не коря себя при том абсолютно, выбирая безделье главным своим спутником на предстоящий день. Вставать я решительно не вижу смысла, поэтому, без каких-либо угрызений совести, снова засыпаю, однако не долго мне удается понежиться в этой безмятежной утренней дреме: в мою дверь постучали, при чем постучали настойчиво, каким-то неизвестным мне до сих пор способом, прямо вынудили меня открыть.

Я с какой-то слепой, беспричинной (хотя, очень даже причинной) яростью распахиваю дверь, и то, что я вижу перед собой, сначала повергает меня в прямое смятение, а затем и в холодный ужас. Передо мной стоит Анна в своей белоснежной ночной рубашке в пол, в которой мне довелось видеть ее в последний раз, стоит и улыбается, точно пришла в гости с добрым известием. Я все еще пребываю в состоянии шока, не позволяющего мне пошевелиться, даже моргнуть, чтобы хоть сколько-нибудь убедиться в реальности происходящего. Однако голова моя, работающая в этот момент как-то отдельно от меня, доказывает мне же трезвость моего рассудка: я осознаю, что располагаю возможностью замечать что-то, а именно – стоит передо мною не та Анна, к которой долг мой духовный был ходить каждый день, которая изо дня в день становилась все бледнее и слабее, пораженная страшною болезнью, передо мной стоит молодая девушка, с огнем в глазах, с той лукавою улыбкою, которую я так хорошо помню. Вдруг она протягивает мне руку ладонью вверх, точно ждет, что я положу в нее что-то. Она заискивающе смотрит мне прямо в глаза, взгляд ее при этом добрый, открытый, выражаясь современным языком, без подтекста, однако в нем видна мне четко острая просьба, претензия, какое-то требование, нуждающиеся в непременном выполнении. Это почти взаимодействие пугает меня окончательно, что, отчасти, спасает меня, помогает выйти из ледяного оцепенения, охватившего все мое тело целиком и полностью.

Я трясу головой, учащенно моргаю, даже выставляю руки вперед, делаю все, чтобы избавиться от наваждения, настигнувшего меня так неожиданно. И вот оказалось: этот призрак, удививший меня, вернувшийся откуда-то из далеких времен моей жизни, действительно, – лишь наваждение. Он исчез более неожиданно, чем появился, но мне радостно было осознавать, что рассудок мой не тронулся совершенно, что, возможно, это было лишь временное помешательство, вызванное частым ворошением прошлого в мыслях. Однако ж, чувствуя сильную дрожь в своих ногах, совсем нетвердо стоящих на полу, я выхожу на середину лестничного пролета, оглядываю его вдоль и поперек, прохожусь по всей парадной, дабы убедиться, что это происшествие не было чьей-то злой, умышленной шуткой надо мною. Опровергнув свое предположение окончательно, я поднимаюсь в свою квартиру, закрываю дверь на все три замка у меня имеющиеся и всеми силами стараюсь успокоить свое крайне учащенное сердцебиение. У меня это получается посредством приличного размера рюмки коньяка, которую я в спешке запиваю крепким черным кофе. В состоянии я пребываю в туманном, мысли путаются, бегают в моей голове, точно мыши по ходам, прогрызенным в стенах, скребутся, неприятными шорохами отдаются в моем раздраженном сознании.