Диана Чеснокова - Записки стороннего наблюдателя

– Добрый вечер, – уверенно сказала Анна.

Женщина за роялем вскрикнула от испуга и подняла глаза.

– Ты? – удивилась она. – Вот уж кого не ожидала здесь снова увидеть!

– Я сама не ожидала здесь оказаться, – грустно повторила Анна и после недолгой паузы добавила, – снова.

– Что же привело тебя сюда?

Анна не желала выкладывать ей все и сразу, поэтому переменила тему.

– Здесь все изменилось. К лучшему.

– Да, мне тоже нравится, – хозяйка засмеялась, – после того, как ты разграбила мой салон, много времени понадобилось для того, чтобы оправиться.

Анна глубоко вздохнула, готовая к очередному оправдательному монологу, который обычно при этом разговоре ожидался с ее стороны, но женщина прервала ее и встала из-за рояля.

– Я все помню, ты не виновата в своем везении, карты ложились сами. Я не в обиде, ты знаешь! – с этими словами она подлетела на своих полненьких ножках к Анне и тепло обняла ее.

– Именно поэтому мне было велено больше не переступать порог этого заведения? – иронично усмехнулась девушка.

– Анна, ты же понимаешь, что это формальность, которую я вынуждена была соблюсти!

– Понимаю. Видимо, ежечасная слежка за мной тоже входила в эту формальность, – обиженно отозвалась Анна.

– Полагаю, прошло достаточно времени, чтобы забыть старые обиды, – примирительно склонила голову хозяйка.

– Надеюсь.

– Знаешь что? Посидим где-нибудь за чашечкой кофе. Вытащи меня из этого подвала!

– У меня к вам дело, мадам Лафоркад.

– Обсудим.

На Петербург спустился очередной декабрьский вечер. Фонари еще не зажгли, улицы были окутаны пугающей темнотой, которая, казалось, таила в себе страшную опасность, словно кто-то или что-то в любой момент может выскочить из-за угла, схватить и утащить в свое темное логово. Петербургские дома в вечернее время суток казались живыми. Темными фигурами они возвышались над проспектами и переулками, угрожая поглотить все живое, что как-то двигалось рядом с ними. Окна, как глаза огромных чудовищ, светились яркими огнями, выхватывая из кромешного мрака хаотичные участки пространства.

Анна и ее спутница сошли с Итальянской улицы, что была параллельна Невскому проспекту, в красивый сквер с множеством лавочек и обширных клумб. Когда они проходили мимо памятника Пушкину, Анна резко остановилась.

– Что-то не так? – беспокойно осведомилась мадам Лафоркад.

– Все в порядке, – неуверенно протянула Анна и обошла памятник по кругу. – Просто показалось.

– Если тебе показалось то, о чем я думаю, то у меня проблемы.

– Боюсь, не у вас одной.

Дамы ускорили шаг, стараясь как можно меньше смотреть по сторонам и ни о чем не разговаривать. Сделав пару лишних поворотов, они, наконец, дошли до цели своей прогулки.

На станции метро «Автово» людно: мне приходится изрядно потолкаться, чтобы пробиться к поездам. На самом входе, у широкой круглой лестницы, что ведет к платформе, стоит молодой человек и играет на скрипке, играет виртуозно, так, что дух захватывает. Поглощенные своими мыслями прохожие пробегают мимо, не обращая на него внимания: нельзя их винить, они – люди привыкшие, глаза их уже давно перестали замечать детали, в которых кроется много прекрасного, возвышенного, хотя, вполне возможно, что они никогда и не замечали. Мне долго не удается пройти мимо этого юноши, Моцарт слетает с его инструмента так искусно, словно мне довелось оказаться в Королевской Лондонской Филармонии.

Сколько бы не приходилось спускаться и подниматься по этой грандиозной лестнице, не прекращалось мое восхищение внешним видом станции. Казалось бы, конечная остановка, что тут искать, но помещение поистине великолепно: лампы и перила в позолоченных оформлениях, замысловатые орнаменты на стенах и потолках, широкие гранитовые колонны, возвышающиеся над платформой.

Любуясь окружающей обстановкой, я пропускаю нужный поезд. Приходится ждать следующего, хотя мне уже невыносимо жарко, а людей на станции все прибавляется.

Петербург осенью практически живет в темноте: светлеет поздно, темнеет рано. Однако, покинув метрополитен, мне удается застать сравнительно светлое небо, хоть оно и окутано тучами, что не пропускают ни единого солнечного луча.

Во мне обитает твердая уверенность на счет того, что каждый петербуржец, хоть раз в жизни, но иронизировал над возможностью видеть солнце. Точнее, над ее отсутствием. Я же, напротив, не могу с этим согласиться. Петербургское солнце действительно показывается в полной красе реже, чем в каких-либо других закоулках планеты, но, когда показывается, даже частично, оно прекрасно. Летом, осенью, зимой, весной… Им можно восхищаться в любое время года, оно каждый раз разное, такое, что не сыскать подобного больше нигде. Летом, например, солнце греет уютно, открыто , не позволяя ветру, бушующему на Неве, разрушить представление о приятной теплой погоде. Но самое удивительное солнце в Петербурге светит зимой. На улице стоит морозная свежесть, заставляющая глаза слезиться, льды на каналах трещат, а солнце… Оно не греет, совсем нет. Оно, своими тусклыми лучами, освещает все вокруг, омолаживает Петербург, ослабляя тяжесть его веков и величия. Это зимнее петербургское солнце словно раздвигает дома, освобождая пространство для действия и мысли.