Антон Чижъ - Черный плащ буйволовой кожи

– Изволите представиться Александру Константиновичу?

– Некогда. Потом загляну…

Опять Борис Георгиевич утопил в улыбке невозможную грубость. Чтобы чиновник, прибывший в посольство, отказался от аудиенции с послом, самим графом Бенкендорфом? Ну, знаете… Это… Это… Борис Георгиевич просто не находил подходящих дипломатических слов.

– Где Борн-стрит?

От Чешем-плейс, 31, где располагался особняк русской миссии, улица была недалеко: пять минут неспешной езды. Борис Георгиевич предложил услуги швейцара, чтобы тот высвистал кеб. Маршалк повернулся и вышел вон. Не проронив и слова.

Когда этот человек исчез за дверью, Борис Георгиевич испытал большое облегчение. Он был отлично осведомлен о сыскной полиции вообще и о характере некоторых ее представителей, особенно его непутевого братца в частности. Но на фоне этого субъекта, невыносимый, невозможный и невоспитанный Родион Ванзаров казался эталоном джентльмена. А этот – дикарь какой-то.

В прошлом, 1902 году мнение перспективного дипломата Ванзарова, только-только поднявшегося на карьерную ступеньку, было отчасти верным. Отчасти, потому что всю правду о Маршалке знал только сам Маршалк. В Министерстве иностранных дел империи не было человека более страшного, загадочного и возмутительного. Все знали, что такой Маршалк есть, но чем занимается на самом деле, не знал никто. Он появлялся и исчезал как привидение, то в одной миссии, то в другой, и каждый его визит имел последствия, о которых нельзя было вспоминать без содрогания.

Вид его был далеко не дипломатический. Для среднего роста он обладал мускулатурой, которую сюртук не скрывал, а только подчеркивал, словно был мал по размеру. В лице его не было ничего примечательного. Скорее правильное, чем уродливое, явно не аристократичное, но и не простонародное. Такое, что не описать по приметам. Потому, что примет не было.

Зато взгляд его запоминал каждый, кто хоть раз имел несчастье оказаться у него на пути. Взгляд этот давил такой силой, что хотелось или согнуться, или бежать без оглядки. Никто не знал, есть ли у него жена. Скорее и наверняка – не было. Какая женщина не сойдет с ума от каменной статуи? Маршалк приносил с собой ледяной ветер ужаса, а когда исчезал, чиновникам становилось так хорошо, будто повысили жалованье.

Никто не знал его имени-отчества. Только Маршалк.

Решительно невозможный человек. И еще этот плащ…

Борис Георгиевич, по должности принимающий важных гостей, оказался совершенно не готов к его визиту. Хуже того: было непонятно, зачем Маршалк явился. Никаких бед или скандалов в посольстве не случилось. Значит, это была тайная миссия. Но из МИДа ничего не сообщили. А потому…

Выводы казались молодому дипломату столь неприятными, что у него засосало под ложечкой. О прогулке можно было забыть. От прекрасного настроения осталось одно воспоминание. Борис Георгиевич непривычно резко приказал Кузякину, безуспешно боровшемуся с чемоданом, позвать прислугу, а не валять дурака. Он еще подумал: «Чем это набита поклажа? Не кирпичи же Колизея таскает за собой. Хотя с такого станется»…

Пока дипломат Ванзаров пребывал в хмурых размышлениях, Маршалк быстро удалялся от посольства. Он шел так уверенно, словно не раз бывал в Лондоне или, по меньшей мере, изучил карту. Ему не нужно было вертеть головой по сторонам, что всегда выдает приезжего. Маршалк словно ничего не замечал вокруг. И тем более не замечал удивленных взглядов дам, буравивших его спину. Появление на улице господина в столь вызывающем наряде сразу выдавало в нем иностранца да к тому же дурно воспитанного. Времена нынче были другие, викторианская строгость отстала, король Эдуард VII имел свободный нрав, но всему же есть предел. Нельзя же появляться на людях в чудовищном наряде, которому место в диких прериях. Это ужасно!

На Маршалка неодобрительно поглядывали даже личности затрапезного и ободранного вида. Однако это не помешало ему свернуть на Борн-стрит и быстро найти трехэтажный особняк грязно-желтого кирпича, втиснутый между двухэтажными собратьями так тесно, будто им пришлось втягивать каменные плечи. Маршалк мягко постучал в дверь, которую мог вынести одним ударом плеча.

На пороге появилась невысокая дама с потертым лицом, в том возрасте, когда не важно, сколько на самом деле женщине лет. Чистенький передник нес отметины многих стирок. При виде иностранца она выразила дружелюбное удивление и изо всех сил постаралась не коситься на чудовищный плащ.