Евгений Митов - Золотой момидзи

Самое главное, ради чего создаётся хайку, — это озарение или просветление, наступающее не только после долгих и мучительных раздумий, но и вслед внутреннему освобождению, почти мгновенно, неожиданно, вдруг…

— Да, наверное, вы правы, — несколько рассеянно отметил Алтунин. — Однако сейчас мне очень грустно оттого, что приходится расставаться… — Мы с вами, милая Маша, не успели поговорить о многом… Но, может быть, это к лучшему, — произнёс с лёгкой печалью в голосе поручик. — У японцев, в их гравюрах уплывающего мира («укиё но э»), присутствует какая-то недоговорённость, незавершённость. Художник зачастую оставляет на картине некую деталь непрописанной, а гончар преднамеренно делает на глиняной чаше небольшой, едва заметный, скол. Как бы говоря, что ещё предстоит исправить эту оплошность…

Пусть зритель остаётся в размышлении, что этим хотел сказать художник. Домысливает за него и погружается, тем самым, в пучину собственных раздумий. Вот так и мы с вами, не будем ставить точку на расследовании о золоте и на наших с вами отношениях, — заключил поручик. — Если же со мною что-либо произойдёт непредвиденное, поступайте с полученными материалами так, как сочтёте возможным. Тем более что «озарения» в расследовании о золоте мне достичь не удалось…

И далее отметил:

— Наверное, вас, Маша, также ждут впереди испытания. Насколько я информирован, японские войска покидают Приморье. А затем, как следует прогнозировать, предстоят переговоры о признании империей власти большевиков. Тогда в посольстве произойдёт смена караула, придут новые хозяева. Может, и станут они владельцами казённых средств. Учтите эту вероятность, — завершил свою грустную мысль Алтунин.

Они ещё долго вместе гуляли по осеннему Токио.

Их прогулку сопровождала опадающая листва момидзи, которая, кружась, опускалась на землю, тихо шелестела под ногами и действительно напоминала золотую россыпь…

На следующее утро, попрощавшись с генералом Подтягиным, поручик выехал в Иокогаму, откуда пароходом отбыл в Шанхай.

Далее его след теряется…

Советский консул Лигский, чекист Москвин (Трилиссер), цветение сакуры и листопад момидзи

Токио. Посольство России. Апрель 1926 года

Японская столица пребывала в состоянии прекрасного сада — наступил самый разгар цветения сакуры. Многочисленные парки наполнились желающими полюбоваться на каскады бело-розовых цветов.

Как известно, сакура для японцев — символ весеннего расцвета и естественной мимолётной красоты. Кружась в воздухе подобно снежинкам, её лепестки привносят в «ханами» — праздник цветения японской вишни, сакуры, — лёгкий оттенок грусти. Цветение сакуры всегда напоминает островитянам о бренности и изменчивости окружающего мира, которым нужно успеть насладиться…

Эта весна принесла перемены не только в природе. В отношениях Хризантемовой империи с дальневосточным соседом также наступила пора перемен.

В Японию только что прибыл первый генеральный консул Советской России — Константин Андреевич Лигский, старый революционер, известный как «добрый большевик, поэт и писатель».

Клёнова неплохо знала это имя ещё по Петрограду.

Уже тогда, в студенческие годы, увлекаясь восточной поэзией, она частенько забегала в столовую Дома литераторов на Бассейновой улице. В те времена здесь можно было встретить самых разных петроградских художников слова — Осипа Мандельштама, Владимира Пяста, Александра Грина, Блока, Гумилёва, Ахматову, Сологуба…

Завсегдатаем Дома литераторов был и Лигский…

Ко времени его приезда в Токио прежняя дипломатическая миссия уже покинула посольство. Его помещения напоминали брошенное гнездо.

Временный поверенный «без правительства и государства» Абрикосов и весь персонал, включая военного атташе генерала Подтягина, собирались в ближайшее время оставить японскую столицу, временно проживая в гостиницах и на частных квартирах.

Что касается последнего посла уже несуществующей державы, то он заранее, ещё вечером 15 февраля 1925 года, покинул здание миссии, переехав в предварительно арендованный им особняк в токийском квартале Акасака.

Скандалов с их уходом не было.

Все уже давно осознавали, что царская миссия доживала последние дни. После того как в Пекине завершилась многомесячная договорённость о признании императорской Японией Советской России, это был лишь вопрос времени.