Евгений Митов - Золотой момидзи

Наша полиция не рискнёт связываться с корреспондентом центральной газеты. А вот в отношении иностранца она способна сотворить что угодно. Так что желаю счастливого, или хотя бы спокойного, пути. Но как я узнаю, что с вами всё нормально? — участливо поинтересовался журналист.

— В нашем посольстве трудится госпожа Клёнова. Я постараюсь сообщить ей, где буду находиться. Пожалуйста, свяжитесь с ней от моего имени. Я её предупрежу, — ответил Алтунин и обратился к Томбе с личной просьбой: — Не сочтите за труд, если у этой девушки возникнут какие-либо проблемы с проживанием в Токио, окажите ей помощь…

— Можете не беспокоиться. Как я понял, она владеет японским языком. Мы с ней обязательно встретимся…

Оба приятеля на прощание обнялись. Томба, по японской традиции, произнёс: «Гамбарэ», что означает — «Держись!»

Токио. Русское посольство

В этот же вечер поручик пригласил Марию прогуляться на прощание по ночному Токио.

— Давайте пройдём до храма Хоммондзи, — предложила девушка, — там прекрасные виды осеннего момидзи. Разноцветные деревья и опадающая листва храмового парка создают ощущение спокойствия и гармонии. Японцы любят гулять там во время созерцания момидзи. Это торжество природы они называют «охотой за красными листьями», а иногда японским бабьим летом, — засмеявшись, согласилась на прогулку Клёнова.

По пути к храму Мария рассказала, что в середине октября уже присутствовала в нём на традиционном для храма празднике «Оэсики», который регулярно устраивают в это время его обитатели— последователи буддийской школы Нитирэн.

Фестиваль сопровождается грандиозным, до поздней ночи, шествием поющих монахов, музыкантов, танцоров с фонарями «мандо» от станции «Икэгами» до храма.

— Да, лучшего варианта для прогулки нет, — утвердительно ответил поручик. — Таким своеобразным образом мне придётся попрощаться с моим новым приятелем Микамэ, о котором я вам рассказывал. И который сейчас монашествует в Хоммондзи.

Кроме того, и осенний момидзи, возможно, задаст нам свой ритм общения, и мы, даже молча, будем понимать друг друга, — также настроившись на лирический лад, заключил Алтунин.

Но предварительно, ещё перед выходом из посольства, он всё же решил предупредить девушку о вероятном телефонном звонке от Томбы-сан. Договорился также о передаче ей копий с части собранных материалов своего расследования. Последнее сопроводил высказыванием о том, что не уверен, удастся ли ему спокойно покинуть Японию, и предоставят ли местные власти возможность выехать из страны с этими материалами.

Мария расстроилась, но взволновано заверила, что сохранит полученные копии, поинтересовавшись, в свою очередь, что он собирается делать с остальными документами.

Получив ответ, что расследование ещё не закончено, и поручик намерен его продолжить в Европе, она, как показалось Алтунину, несколько успокоилась…

Вдвоём они вышли из здания посольства и медленно направились на юг, в направлении храма.

Японская столица погрузилась, наверное, в самый свой прекрасный осенний сезон. Погода стояла замечательная, тёплая, без ветра и дождя.

В тусклом свете уличных фонарей яркими пятнами выделялись японские клёны, листва которых играла в бледных лучах красно-бордовым отливом.

Разноцветные краски листвы момидзи — алые, красные, бордовые, жёлтые и все ещё зелёные нисколько не хуже нежных пастельных тонов весенних цветов сакуры. Японцы очарованы момидзи. Его красоту воспели в стихах и прозе.

Ажурные листья клёнов уже успели усыпать токийские тротуары. Они медленно крутились в лужицах, образуя загадочные картинки и сбиваясь в причудливые фигуры.

— Посмотрите, Вячеслав Борисович! — обратилась к поручику Мария — Вот эта стайка листочков момидзи совершенно золотистого цвета. Наверное, от света фонарных лучей… Не правда ли, они как будто напоминают нам русское золото, распылённое в японских лужицах, — поэтично завершила свою аллегорию Клёнова. И, не дожидаясь от спутника ответа, продолжила:

— У одного японского древнего поэта начала IXвека — Оно-но Комати — есть такие стихи в стиле хайку, послушайте, я прочту:

— Вы знаете, Вячеслав Борисович, — как бы размышляя, произнесла девушка, — хайку, в общем, не стихи, а образ жизни, часть философского восприятия мира по дзэн-буддизму. Для погружения в хайку требуется единение истинности и красоты, гибкости в соединении печали и сострадания…