Виктор Татаринов - Под ризой епископа

— Есть старый обычай в нашем селе, — вспомнила Фрося, — на прощание непременно нужно бросить в Пушин ключ монету-серебрушку, попить из него воды, и тогда человек, куда бы его ни забросила судьба, что бы с ним ни случилось, обязательно вернется в родные края.

Димитрий рассмеялся и взглядом выразил готовность идти за Фросей хоть на край света.

— Сказывают старые люди, когда-то над этим ключом, дом купца Пушина возвышался. Да, да, — подтвердила свои слова Фрося, — двухэтажный. Внизу прислуга да приказчики жили, а вверху сам купец. Каждый год сюда приезжал сам патриарх и святил воду. А приказчики купца продавали ее подороже. Со всех концов съезжался сюда народ, чтобы испить воды: якобы она исцеляет от недугов и придает особые силы. Ты, Митя, веришь этому?

— Как не верить. Известно дело, купцы на всем норовили поднажиться.

— А в животворную воду?

— Тоже верю, — улыбнулся Димитрий. — Только пошли побыстрей, Ефросиньюшка. У нас с тобой еще много хлопот, а времени остается мало. Сегодня надо побывать в загсе, а вечером свадьба. — Он обнял Фросю. — Пусть хоть немного у нас гостей будет, но все равно повеселимся. Спляшем с тобой «барыню», споем твою любимую «В низенькой светелке» [43] Русская народная песня «Пряха» (« В низенькой светёлке огонёк горит»). — прим. Гриня .

Вот и Пушин ключ. Постояли над бурным родником, бросили в воду две серебряные монеты, поклонились ключу. Лицо Фроси стало грустным, глаза притуманились.

— Посидим здесь немного, Митя. Положи мне голову на колени. Так вот, о купце-то я начала рассказывать… Приехал купец в наше село, понавез красного товару. Раскинул палатки, вывесил платки цветастые, шелка заморские и множество прочего.

Слетелся народ на ярмарку со всех соседних деревень. Бабы да девки, известное дело, мануфактуру выбирают, брошки да серьги разглядывают — глаза разбегаются. Приказчики купца торгуют, а сам Пушин ходит да глазищами своими общупывает каждую девку — невесту выбирает. Приглянулась ему красавица Олена. Быть тебе моей женой, красавица, говорит. А девица та запротивилась. Тогда он пошел к старикам — родителям Олены и стал просить руки дочери, упал им в ноги. Старики не посмели отказать богачу, дали согласие. Купец пообещал им дом построить: ихний-то совсем развалился. В тот же день он насильно увез невесту и принудил к венчанию. А во время свадьбы она тайком выбралась из покоев, спустилась в подвал, где был вырыт глубокий колодец, открыла крышку и бросилась в студеную воду.

— И утонула?

— Да, утонула, Митенька. Но после этого в роднике вода будто бы еще светлее стала. Вон видишь, как в нем наши серебрушки блестят?.. А потом-то, ровно в полночь, красавица Олена выходила из воды, огненной птицей пролетала над Костряками, видать, тоже любила она, родные края и свое село, и делала три круга над избой, в которой когда-то родилась. Вскоре старики умерли от тоски по единственной дочке, и Олена больше не появлялась.

— Ты плачешь? — спросил Ковалев.

— Просто мне жалко Олену.

— Успокойся, милая, не надо, — Ковалев осторожно стал собирать губами слезинки на ресницах Фроси. — Ну вот и все. Не надо, успокойся. Мы же попили воды из ключа и монеты бросили. Мы часто будем сюда приезжать, а теперь пошли, Фросенька. Нам надо спешить.

Они вошли в лес. Ковалев остановился, прислушался к неожиданному шороху в кустах.

— Слышала? — спросил он, насторожившись. — Кто-то ходит.

— Никого здесь нет, Митя, — улыбнулась Фрося. — Ты уже привык на всякий шорох оглядываться. Это тебе показалось. — Они немного постояли не двигаясь. Все было тихо, только изредка раздавалось посвистывание птиц. — Митя, поцелуй меня, — Фрося обвила его шею горячими руками.

Димитрий подхватил Фросю и поднял на руки. Она прижалась к его груди и жаркими губами прильнула к его губам.

— Ты опять плачешь? — Ковалев вытер слезы на щеках Фроси.

— Это от счастья, Митя. Я всегда буду любить тебя, родной мой. Мы ведь никогда теперь не расстанемся с тобой. Никогда, никогда!

— Никогда!

— А ведь ты меня еще и не поцеловал по-настоящему-то…

Вдруг Фрося одним, рывком оказалась на земле и, заслоняя собою Ковалева, крикнула:

— Берегись, Митя! — Но слова ее заглушил выстрел. — Ой! — чуть слышно выдохнула она.

На белой кофточке слева появилось алое пятнышко. Ковалев зажал рану широкой ладонью, осторожно опустил обмякшее тело на мховое покрывало и, забыв, что в него только что стреляли, припал ухом к груди Фроси, вслушиваясь в биение сердца, но так и не услышал его.