Иван Любенко - Слепень. Повести

— Ты будешь до самого конца расследовать это дело?

— Пока ничего определённого сказать не могу, но это не должно помешать нашему отдыху. Пора, пожалуй, в номер. Утром, думаю, многое прояснится или, наоборот, ещё более запутается.

Клим Пантелеевич оказался прав: новый день начался со стука в дверь номера. Присяжный поверенный накинул халат и вышел в коридор. Перед ним стоял мировой судья Семивзоров и полицейский пристав Добраго.

— Что случилось, господа?

— Прошу вас одеться и проехать с нами в участок. Вы будете допрошены, пока в качестве свидетеля, а там посмотрим, — сухо выговорил Семивзоров.

— В связи с чем?

— Там и узнаете.

— Откровенно говоря, Архип Андреевич, позволю с вами не согласиться, — вторгся в разговор пристав, — допросить Клима Пантелеевича можно было бы и в фойе. К тому же он обещал добровольно выдать всю переписку с профессором. Так что, позвольте, я сам объясню причину нашего появления.

Пристав посмотрел на Ардашева и сказал:

— Дело в том, что неподалёку от гостиницы, в переулке, обнаружен труп метрдотеля; убит двумя ударами ножа, приблизительно три-четыре часа тому назад. До этого его пытали. В кармане брюк мы нашли записку. В ней всего лишь одно слово — «Ардашев». Именно он заселял вас по приезде. Как вы это можете объяснить?

— Только одним: преступник, расправившийся с профессором, вероятно, предполагал, исходя из нашей с Поссе переписки, что я могу приехать в Туапсе. «Европа» — лучшая гостиница в городе. Думаю, он попросил служащего, теперь уже убитого, предупредить о моём приезде, что тот и сделал. Не исключаю и то, что теперь уже покойный метрдотель или его убийца могли справляться у своих коллег из других отелей относительно меня ещё до моего приезда. При желании вы это легко можете проверить.

— Мы это уже сделали. Никто о вас не слыхал, — сообщил Добраго.

— Вы раньше знали этого метрдотеля? — спросил судья.

— Нет, никогда.

— Господа, а вы не пробовали снять отпечатки пальцев с этой записки? — поинтересовался Ардашев.

— Вы о нас уж очень плохо думаете, — вздохнул Семивзоров. — Наш специалист это уже сделал. Они принадлежат покойному… Ладно. Я внесу в протокол всё, что вы сказали, и вам останется только его подписать. Не забудьте передать нам всю переписку. Мы будем внизу.

— Хорошо.

Ардашев не заставил себя долго ждать. Не прошло и десяти минут, как он спустился в фойе. Подписав протокол и передав корреспонденцию мировому судье, Клим Пантелеевич осведомился у Добраго:

— Вы ничего не узнали относительно вычислений, сделанных на календаре и на календарном листке, спрятанном в логарифмическую линейку?

Пристав кивнул:

— На листках календаря считали плотность бетонных кубов определённого размера в совокупности со стойкостью к коррозии стали, погружённой в воду с определённым содержанием морской соли. Там много разных расчётов. Суть их сводится к определению количества дней, по истечении которых произойдёт разрушение стали и бетона. А касаемо того листочка за двадцать третье апреля, обнаруженного в логарифмической линейке, — это, видимо, и есть пресловутая формула «счастливых чисел».

— По нашим соображениям, — добавил судья, — именно её и искали. Только она не полная. Там есть непонятная постоянная величина, константа. Вероятно, некий коэффициент «счастья». Но, как нам объяснил учитель местной гимназии, константа имеет цифровое значение, а не буквенное. Профессор же зашифровал её латинской буквой z. Только одному ему и ведомо, какая это цифра.

— Позвольте, господа, но ведь могли искать и корешок лотерейного билета, уже заполненного профессором? — вопросил Ардашев. — Не зря же вытряхивалась каждая книга в библиотеке.

— Не исключено, — согласился Добраго. — Много непонятного. Я допускаю, что исчезновение профессора и убийство метрдотеля не связаны между собой. Бумажник покойного, уже пустой, валялся неподалёку. Возможно, банальное ограбление. Но мы проверяем и эту гипотезу. Знаете, я пытался выяснить на почтамте, кто отправлял телеграммы в Ставрополь, но — тщетно. Вразумительного ответа так и не получил.

Неожиданно в фойе появился почтальон. Он подошёл к стойке метрдотеля, спросил что-то и направился прямиком в сторону присяжного поверенного.

— Прошу прощения, господа. У меня телеграмма для господина Ардашева, — он протянул конверт, выудил из кармана форменной куртки бланк, карандаш и сказал: — Соблаговолите расписаться, сударь.