Марек Краевский - Крепость Бреслау

— Я не хочу говорить с вами, только с графиней. Почему я должен говорить с вами? Она Моисей, а вы Аарон? — Мок чувствовал себя странно, направляя вопросы к стене.

— Я ее друг, — из-за окна донесся быстрый ответ. — И единственный человек, который является связующим звеном между ней и внешним миром. А вы кто такой, капитан, и что вам нужно от графини?

Мок, прежде чем ответить, задумался глубоко. Продолжалось это некоторое время. У него не было ни малейшего сомнения в том, что разговаривает с сумасшедшим. Зачем ему этот разговор?

Что так важно, чтобы тратить драгоценную папиросу в пользу охранника из комнаты свиданий — красногубого простака (судя по произношению — из Рурской области), который теперь держит последний из запаса асторов между большим и указательным пальцами, дует в унитаз, как паровоз?

Идентификация, подумал он, я хочу ее опознать или передать в безымянную могилу.

Я больше не хочу видеть ее разорванный рот, запекшуюся кровь на лоне и сухожилий, выступающих из отрезанного сустава. Я разговариваю с этим сумасшедшим, потому что это единственный человек, который вообще хочет говорить со мной по этому вопросу.

— Идентификация трупа, — сказал Мок. — Вот, что меня сюда привело.

— При чем тут графиня?

— Труп я нашел в ее квартире на Викторияштрассе, — значительно упростил Мок.

— Мужчина? Женщина? В каком возрасте? — из-за окна доносились быстрые вопросы.

— Молодая женщина, примерно двадцати лет.

Наступила тишина.

Никакой реакции Брендла.

Мок выставил голову в окошко. Никто не стоял уже среди кустов и клумб. Мок вздрогнул. Кто-то коснулся его плеча. Профессор Брендел был в комнате свиданий и смотрел на него остекленевшими глазами. Его лицо покрывал болезненный румянец.

— Можете мне ее показать? — спросил Брендел.

Кучер Отто Тараба лежал на своем возу, рядом с трупом, и курил самый дешевый табак, насыщаясь теплом весеннего полудня. Так же, как его старая кобыла, полностью нейтрализовал все, что тревожило последних жителей крепости Бреслау — в русских видел только тех, которые дадут ему больше заработать, производя большее количество убитых, своих соотечественников, а погибающих на окраине города пересчитывал только на водку и табак — потому что только такую компенсацию считал самой надежной в сложное настоящее время.

Нынешний курс был уникальным, потому что Тараба принял его, получив обычный гонорар — в денежных единицах. Для полного счастья ему не хватало еще двадцати фляжек самогона, и поэтому он становился менее привередливым в вопросах оплаты.

Когда количество достигнет сорока бутылок, поставит на своем старом возе и будет пить несколько дней, прерывая это благое дело подбрасыванием корма старой кобыле. Тогда ему уже будет все равно. Много лет назад определил, что праздник тогда, когда в его конюшне соберет сорок фляжек водки, что было не совсем легко, учитывая текущее потребление.

Увидев, что его пассажир подходит к проволоке с каким-то чудаком в сером костюме, кучер Тараба поднялся с недоверием с воза и, покусывая в зубах травинку, смотрел на военного с обожженным ртом, который делал какие-то резкие движения.

Они были около двадцати метрах от воза.

— Что? — крикнул Тараба.

— Раскрой и покажи ее лицо тому господину, — крикнул старый офицер.

Тараба потрогал голову трупа и снял с нее занавеску.

Потом схватил девушку за волосы и потянул голову за край воза.

Чудак в сером костюме прислонился быстро к будке часового, старый офицер махнул рукой, кучер уронил труп обратно на доски своего катафалка, лег на возу рядом с трупом и начал созерцать причудливые звуки русской речи, которые — усиленные громкоговорителями — доносились очень четко из-за линии фронта.

Профессор Брендел опирался дальше о будку охранника. Его лицо было почти таким же серым, как и одежда. Он дышал быстро и резко.

— Кто это? — спросил спокойно Мок.

— Панна Берта Флогнер, племянница графини, сирота. — Брендел, в конце концов, набрал воздуха. — Любимая ею, как настоящая дочь, в которой Бог ей отказал в своей непостижимой мудрости.

Мок вздохнул. Умершая была идентифицирован. Теперь пора домой, к жене, к ребрышкам, плавающим в томатном соусе, к чудесному аромату асторов, которые были изготовлены в Берлине и стоили соответственно кучу денег на черном рынке. Теперь только сбросить это безжизненное тело в пыль казарменного плаца и уехать на Цвингерплац, а там выпить пару бокалов гданьского голдвассера и посетить в подвале маленьких друзей.