Марек Краевский - Числа Харона

Потом адвокат благодаря ловко поставленным вопросом заставил свидетеля, несмотря на заметное сопротивление последнего, признаться в том, что, лишившись работы в полиции, он бедствовал. Обращал внимание на неудачные попытки улучшить собственное существование чтением лекций в университете. Обрисовав послеполицейскую жизнь Попельского в самых черных тонах, он снова спросил свидетеля, правда ли, что, поймав убийцу Буйка, тот получил бы возможность вернуться на работу в полицию.

— Это неправда.

— Разве у вас не было об этом устной договоренности с самим воеводским комендантом?

Удар, казалось, был меткий, потому Попельский чуть побледнел. Но быстро взял себя в руки.

— О возвращении в полицию можно было бы говорить, если бы я помог решить дело убийства Любы Байдиковой и Лии Кох. Немало указывает на то, что Леон Буйко убил их обоих. В этом я убедился в результате самостоятельного расследования, которое сначала вел more linguistico et mathematico [81] Лингвистическим и математическим способом ( лат. ). , a позже полицейскими методами. Я дошел до убийцы, однако мне не удалось добиться у него признания во время первой встречи. Во второй раз я посетил уже покойника. У меня есть доказательства того, что убийцей обеих женщин был Леон Буйко. Если бы это подтвердилось во время следствия и Буйко попал на скамью подсудимых, я действительно вернулся бы на работу в полиции. Зато разоблачение виновника убийства Леона Буйко ничего бы не изменило, поскольку меня нанимали в связи с другим делом. Подчеркиваю, что меня до сих пор не восстановили на работе в полиции, поскольку нынешний процесс не завершился. Итак, дело Бекерского ни на что существенно не повлияло.

— Но дело Бекерского связано с делом Буйко, разве нет?

— Действительно, они тесно связаны между собой, однако для моего возвращения в полицию разоблачение убийцы Буйко не имеет ни малейшего значения.

— Вы же не будете отрицать, что убийство Буйко вам помогло. Ведь Буйко не признался ни в убийстве Байдиковой, ни Кох, поэтому теперь вы можете всю вину возложить на покойника, у которого нет возможности защитить себя. Таким образом, убийство Буйко облегчило вам жизнь, не так ли, пан Попельский? — Детектив сидел, задумавшись. — Вы не ответили на мой вопрос!

— Действительно, со смертью Буйко исчезла необходимость в определенных процессуальных действиях…

— То есть это облегчило вам жизнь?

— В этом смысле да.

Бехтольд-Сморавинский облегченно вздохнул и громко обратил внимание присутствующих на три мотива, которыми мог руководствоваться Попельский.

— Месть за поругание, — ораторствовал он, устремив на Попельского холеный палец, — о чем этот честолюбивый человек предпочитает промолчать, желание избавиться от соперника и сделать карьеру — вот, ваша честь, три мотива пана Попельского, которых ему достаточно, чтобы обвинить моего клиента! Неужели этого мало?

— А где подтверждение моих махинаций, которые якобы могли облегчить мне жизнь? — не оставался в долгу свидетель, которому судья сделал за это строгое замечание.

Адвокат не сдавался. Приведя доказательства того, что несколько лет назад, находясь на полицейских занятиях для офицеров, Попельский окончил курс быстрой машинописи, пан меценас предположил, что письмо в «Новый век» подготовил не Буйко, а детектив. Об этом могло свидетельствовать о том, что письмо с уведомлением о еврейском происхождении графини было написано без ошибок, тогда как Буйко свои работы печатал ужасно небрежно и много слов зачеркивал буквой «X».

Попельский решительно отрицал, что писал такое или подобное письмо. Тогда адвокат прочитал письменную экспертизу языковеда из университета Яна-Казимира. Профессор Ежи Курилович, который выступал в роли эксперта, а во время суда находился на стипендии французского правительства в Париже, указал на незначительные стилистические различия между текстом письма и научными трудами Буйко. На это свидетель отреагировал смехом, заявив, что разностилевые тексты пишут, конечно, по-разному.

Несколько смущенный этим решительным ответом, адвокат закончил допрос, и, учитывая позднее время, судья Книпа объявил об окончании слушаний. Это решение имело заметное психологическое воздействие на присяжных и изрядно помогло адвокату, поскольку измученные невероятной для майского Львова жарой, все с радостью реагировали на окончание слушаний, и это чувство облегчения подсознательно будет ассоциироваться у них с меткими фразами меценаса Бехтольда-Сморавинского, которые им из-за этого будут казаться внушительными. Удачный трюк, ничего не скажешь.