Никлас Натт-о-Даг - 1795

Кардель долго сидел, не двигаясь. Дождался, пока рассеется облачко пара у рассеченной щеки, пока перестанет таять снег на посиневших губах. Наклонился поближе и постучал согнутым пальцем по остекленевшему глазу. Сел на прежнее место, устроился поудобнее. Начал было насвистывать старый военный марш, но тут же перестал: плохо слушались сведенные холодом губы. Попытался представить лицо нерожденного ребенка — интересно, сможет ли он когда-нибудь его увидеть? Пусть и в другой жизни. Хорошо бы родился похожим на мать, а не на него.

Неторопливо снял пальто и положил на снег.

Из оттаявшей земли, не обращая внимания на толстый слой сухой хвои и отшелушившейся коры, пробивается новая жизнь. Отовсюду слышится журчание проснувшихся после зимней спячки лесных ручьев.

На полянке вокруг обугленных сучьев полукольцом сложены камни, место, где защищенный от ветра огонь играет в любимую игру углов и промежутков. Лиза-Отшельница сидит на пне, закрыв глаза и подставив лицо долгожданному теплу. Даже глаза недостаточно закрыть, послеполуденное солнце просвечивает веки насквозь — волшебные, не встречающиеся в обычной жизни цвета, которым и названия-то не подберешь.

Шаги… пока еще далеко. Шуршание прошлогодних листьев, еле слышный недовольный хруст мелких сучков под ногами. Прислушалась — она сразу поняла, чьи это шаги. Кто еще может найти почти незаметную тропинку, кто знает, что она ведет именно на эту поляну? Это не тяжелые, целеустремленные шаги мужчины, старающегося наступить на все, что может сломаться под его ногами. Но что-то изменилось. Что-то, чему ей не удается подобрать название. Все ближе и ближе… Доведенное до совершенства, уже не подвластное разуму чувство опасности подсказывает: беги. Но она не двигается с места, не открывает глаз, прислушивается, как шаги замедляются и наступает тишина. Короткая, но кажущаяся мучительно долгой пауза.

— Он мне сказал, ты здесь.

Лиза шумно выдохнула и открыла глаза.

— А мне, чтобы я тебя ждала.

Потрепанная, но чистая одежда, бледное лицо, волосы заплетены в косы. Большой живот, хотя сама Анна Стина нисколько не поправилась. Она такая же — и в то же время другая. Хотя… если бы у Лизы было зеркало, она могла бы сказать то же самое про себя. Нечему удивляться. Прошел целый год, и какой год… Странно было бы, если бы он не оставил следа.

— Ты сказала, двое детей слишком много. — Анна Стина положила руку на пупок. — Даже один ребенок — и то обуза. Но… могу я остаться с тобой на этот раз?

Молчание. Анна Стина выждала немного.

— Этот лес… — тихо сказала она, — он полон памяти. Жуткой памяти. Я не хочу… не хочу, чтобы моя жизнь была навсегда отравлена ею. И твоя тоже. Помоги мне… вместе мы можем забыть все, что было. Это ребенок будет и твоим тоже.

Она опустила голову и покраснела — почему-то застыдилась.

— Но ты должна знать: у меня ничего нет. Все, что на мне, — и больше ничего…

И зажмурилась. Сердце билось, как кузнечный молот, и она не расслышала ответ.

— Лиза… что ты сказала?

— Я сказала, мне нужно придумать новое имя.

Анна Стина открыла глаза и увидела: Лиза плачет. Слезы бегут по щекам, пересекают багровую отметину. Солнце опустилось довольно низко; жарким золотом засветился подлесок, рои мошкары стали похожими на играющие в догонялки привидения. Донесся звон колоколов: сначала Хедвига Элеонора, за ней Юханнес, потом, еле слышно, высокие соборы Города между мостами.

Анна Стина обхватила себя руками, чтобы унять дрожь.

— Уже поздно. Скоро стемнеет. Я не хочу здесь оставаться.

— Ничего. Пойдем по звездам. Небо нынче ясное. Хотя это неважно: найду тропу и с закрытыми глазами.

Лиза перебросила через плечо собранную, всегда готовую к побегу торбу.

Анне Стине внезапно стало очень страшно, и она с удивлением поняла, что почти забыла, что это за чувство — страх. Подгибаются колени, ослабела и сделалась непрочной и мягкой ось, на которой держится вся ее жизнь. Неизвестное будущее нависло, как плохо уложенное кровельное железо, готовое в любой момент прихлопнуть незадачливого путника.

— А дойдем? Дорога трудная. И опасная.

Лиза повернула к ней рассеченное родимым пятном лицо.

— А у нас есть другие? Полегче? И не такие опасные?

И девушки, взявшись за руки, пошли по заросшей тропинке. Солнце село. В небе начали разгораться первые звезды, далекие и равнодушные. Еще несколько шагов — и они затерялись в бесконечной, почерневшей в сумерках зелени леса.