К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

— И что ты сделал?

Николас ответил с какой-то унылой гордостью:

— Разумеется, вызвал негодяя на дуэль. Мы бились на мечах, и я ранил его в руку. — Он снова сжал письмо. — Лучше бы я отрубил ему половину уха, пусть бы остался изувеченным, как этот мерзавец Стайс! Его родители увидели, что сын ранен, и пришли жаловаться моим. Когда они набросились на меня, я честно сказал, из-за чего мы подрались и что я никогда не женюсь на той девушке, которую выбрали мать с отцом. — Овертон глубоко вздохнул и провел рукой по лицу. — И тогда родители решили послать меня в Лондон изучать право и пригрозили лишить наследства. Я не думал, что дело и впрямь дойдет до этого, но они таки выполнили свое обещание.

— Что именно говорится в письме? Можно мне посмотреть?

— Нет, — тихо ответил молодой человек. — Но я сохраню его как напоминание, какими могут быть родители. Отец назвал меня безответственным и неуправляемым. Как он выразился, дуэль и мой отказ принять родительскую волю подорвали их позиции среди соседей. Ни он, ни мать не хотят больше меня видеть. Отец отправил мне со специальным курьером это письмо и пять фунтов. Говорит, что будет посылать такую же сумму каждый год. — Николас снова замолк, а потом заговорил более решительно: — Думаю, это жестоко и неправильно. — Его лицо стало свирепым. — На чьей вы стороне, сэр?

— На твоей, — без колебания ответил я. — Когда ты впервые рассказал мне свою историю, я, признаться, подумал, что со временем все утрясется и родители простят тебя. Но, похоже, ошибся.

Я понимал, что Овертону хочется кричать и бушевать, но молодой человек совладал с собой. Мой ученик сделал несколько вдохов, и я с облегчением увидел, как лицо его вновь приобретает нормальный цвет.

— Теперь у меня вряд ли хватит средств, чтобы платить вам за обучение, сэр, — уныло сказал он. — Пожалуй, я должен уйти.

— Нет, — ответил я. — Ты уже многому научился и знаешь почти достаточно, чтобы зарабатывать на свое содержание.

Юноша скептически посмотрел на меня: он понял, что это неправда. Действительно, еще какое-то время я буду вынужден наставлять и поправлять Николаса и лишь потом начну действительно получать пользу от его работы.

— Или, по крайней мере, скоро научишься, если продолжишь трудиться столь же усердно, как трудился в эти последние непростые недели, — улыбнулся я. — Кроме того, ты помог мне в более важных вещах.

— Я не хочу никому быть обузой! — злобно выкрикнул Овертон. — Отныне я буду все делать сам!

Я грустно улыбнулся:

— Библия учит нас, Николас, что падению предшествует гордость, а погибели — надменность. Не уходи от меня — от нас — из гордости, не делай этой ошибки.

Овертон посмотрел на измятое письмо у себя в руке. У меня возникло тягостное предчувствие: если этот парень пойдет на поводу у своей гордости и злобы, то плохо кончит, потому что в его натуре был элемент саморазрушения. Несколько секунд мы молчали, а потом раздался стук, и дверь открылась. Вошел Барак, но не с шумом, как обычно, а очень тихо. Он тоже держал что-то в руке и, подойдя поближе, выложил на стол аккуратную стопочку монет достоинством в полсоверена. Николас взглянул на него.

— Что, выполнили угрозу? — грубо спросил Джек. — Твои родители?

— Да, — буркнул молодой человек с мрачным видом.

— Этого я и боялся. Уж кто-кто, а родители умеют делать гадости…

Овертон не ответил, а Барак продолжил:

— Да уж, я это прекрасно знаю. Но также знаю и кое-что еще. Деньги — это всегда деньги, откуда бы они ни взялись. Здесь столько, сколько пятеро бедняков заработают за год. Возьми их, потрать и покажи кукиш своим родителям.

Николас встретил его взгляд, а затем медленно кивнул и протянул руку к монетам.

— Так ты остаешься? — спросил я его.

— Пока что да, а там видно будет.

Барак хлопнул парня по плечу:

— Вот и правильно! Пошли работать.

Он ухмыльнулся, как усталый многоопытный человек, и через мгновение Овертон ответил ему такой же ухмылкой.

В субботу я получил первое хорошее известие за последнее время, хотя и оно тоже было не без примеси плохого. Я сидел в гостиной, обдумывая, не пригласить ли Гая на ужин на следующей неделе: меня вдохновили маленькие шажки к примирению, сделанные нами обоими в больнице, но все же беспокоил его возможный отказ. Раздался стук в дверь, и вошла Агнесса Броккет, еле сдерживая возбуждение. Я предположил, что у нее хорошие новости о сыне, но она сказала:

— Сэр, там пришел мастер Браун и спрашивает, нельзя ли побеседовать с вами.