Юрий Иванов-Милюхин - Атаманский клад

Слонок, закончив доклад, смотрел некоторое время на Хозяина в ожидании приказа на дальнейшие действия. Затем откинулся на спинку раздолбанного стула, запахнул полы теплого полушубка. Начальник уголовки продолжал вертеть в мощных пальцах авторучку, внимательно изучая цветной колпачок на ней. Вздохнул, не высмотрев ничего интересного, спросил обыденным голосом:

— Какая из монет самая интересная?

— Кажется, Екатерина Первая в траурной рамке, ну, с траурным портретом. Нумизматы считают ее наиболее редкой из всех, но она стоит тоже недорого.

— Сколько?

— Около трехсот баксов, если в отличном или хорошем состоянии. Смешно говорить, что редкость, — ухмыльнулся бригадир. — Валютчики такую сумму наваривают за день на перекидках.

— Для тебя смешно, ты имеешь в день в несколько раз больше, мог бы скупить за один присест все петровские и допетровские рубли. Но они тебе без надобности, а некоторые по ним сходят с ума, — Хозяин с сарказмом посмотрел на своего подопечного. — Дело не в том, сколько стоит вещь, а в ее значении для коллекционеров. Кстати, по моим сведениям, самая дорогая монета в один рубль, петровская, год выпуска тысяча семьсот четырнадцатый. И ценится она, если в отличном состоянии, всего в шестьсот пятьдесят баксов. Так?

— Не знаю, надо заглянуть в каталог.

— А Ван Гог продавал свои картины за бесценок, лишь бы хватило на кусок хлеба. Сейчас пейзажи с подсолнухами его кисти стоят миллионы долларов.

— Никто не спорит, — заткнулся бригадир сразу. — Я к тому, что каждому свое.

— Вот суки фашисты, как четко подметили, — гоготнул Хозяин на замечание. — Точнее не придумаешь.

— Да уж, тут они были мастаки.

— Но я хочу привести еще одно высказывание. Только ты пошире уши растопырь, потому что оно касается и нас с тобой. И немцы останутся в жопе.

— Я весь внимание, — напрягся Слонок.

— У дурака одна дорога — намолачивать бабки. Купить можно все, но под каждым купленным будет стоять фамилия чужая.

Начальник уголовки со значением посмотрел на шустрого своего помощника. Тот продолжал сидеть молча с тупым выражением на лице, лишь круглая морда покраснела еще больше.

— Опять же говорю — неважно, — снова хохотнул Хозяин, хлопнув широкой ладонью по столу. Посерьезнел. — Больше ничего интересного не произошло?

— Я бы доложил, — Слонок вышел из состояния задумчивости, необычного для себя. Он привык буквально все вершить с кондачка. — Как там работают опера по Тутушке, которого недавно замочили? Ничего не надыбали?

— Рано еще, — сказал Хозяин неожиданно резко, бросив авторучку, он облокотился о столешницу. — Кстати, об этом валютчике я хотел бы расспросить поподробнее: когда он пришел на рынок, откуда сам, что говорят товарищи по поводу его убийства. Слишком уж неприметный.

— Из местных, валютой стал заниматься около года назад, ни к кому с распросами не лез, и его не трогал никто. В тот день пошел с клиентом обменивать крупную сумму баксов не в ларек на территории рынка, а в свою машину, которую парковал на Тургеневской. По моему тысяч восемь, такой идет базар. Там его и грохнули.

— Видел кто-нибудь из валютчиков этого клиента раньше? Смогли бы они обрисовать его поточнее, кроме мимолетного портрета, который менялы с торгашками подсунули операм из убойного?

— Что операм известно, то и все, я уже прощупывал. Морда вроде славянская.

— Ты помнится говорил, что Сорока выкупил у деревенского мужика нагрудный знак с портретом Петра Первого?

— Точно, он же стал на рынке предлагать его сначала Чоху, нумизмату за прилавком перед рыбными рядами. А когда Чох ошалел от предложения, Сорока замкнулся и на другой день вышел на самого Пулипера. От него пошла обратная волна разузнать, кто сдал этот значок.

— У меня другие сведения, первым у пастуха выкупил нагрудный знак этот неприметный Тутушка, — осторожно проговорил Хозяин. — У себя держать не стал, а продал Сороке за несколько тысяч рублей. Тот, в свою очередь, предложил раритет нумизмату.

— Откуда информация? — насторожился было бригадир, и сразу потух, вспомнив, что сам заставлял валютчиков писать заявления на сотрудничество с базарным отделением уголовного розыска. — Вполне возможно, у Тутушки уже не спросишь, а Сорока, как я понимаю, успел вам доложить про все.

— Мне Сорока ничего на своем сраном хвосте не приносил, есть другие источники. Ты не догадываешься, к чему я тебя подталкиваю?

— Пока нет, — бригадир сморгнул тяжелыми веками, зашарил темными зрачками по меховой куртке начальника уголовного розыска, словно надеясь наткнуться на подсказку. И вдруг прищурился, откинул голову назад. — Той цацкой, которую приобрел Сорока или Тутушка, или кто-то из менял, интересовался Асланбек… Мать честная, я об этом как-то не подумал.