Антон Чижъ: Божественный яд

— Степан, а не вашего ли дома квартирантка?

Дворник набрал воздуху в грудь, решительно шагнул к трупу, нагнулся и вдруг удивленно присвистнул:

— Так это ж… ей богу, она…

Маленькую удачу Ванзаров принял как должное. Значит, дело еще проще. Личность, считай, установлена.

— Никак, барышня знакома? — изобразив несказанное удивление, спросил он. — Как звать? Где проживает? Докладывай!

— Как звать, не знаю… — шмыгнув носом, солидно заявил Степан. — И где, значит, проживает — тоже неведомо.

— Ах ты… — от возмущения пристав влепил крепкое словцо.

— А вот к кому в гости захаживала — видал… — мстительно закончил Пережигин. Он нарочно тянул резину, со значением заглядывая в глаза «доброго барина». И сыщик сразу понял, куда клонит дворник.

— Ну, Степан, не томи… А я похлопочу, чтобы господин пристав отменил наказание. Так ведь, Андриан Николаевич?

От возмущения Щипачев выдавил лишь бессильный хрип.

— Значит, девица энта, уже с полгода ходють в пятую квартиру… — начал осмелевший дворник.

— Вчера была? — перебил Ванзаров.

— Вот вчера не приметил, не обессудьте! А так, раз пять за неделю.

— К кому ходила?

— Известно к кому. К господину Серебрякову, профессору!

Видно, судьба приготовила Ванзарову лучший новогодний подарок: самое быстрое раскрытие убийства в истории петербургской сыскной полиции. Ведь тут сразу видно: это дело рук неопытного, а значит, слабовольного преступника. Хотя, право, как-то странно…

Пристав в сопровождении двух городовых и Пережигина был немедленно отправлен с приказом привести названного господина, вынув хоть из постели. Сыщик резонно понадеялся, что, увидев жертву, душегуб испытает глубокий шок и признается в содеянном.

Подъехала медицинская карета.

Санитары уже положили носилки на снег, но Ванзаров попросил их пока не трогать девушку и лишь прикрыть ее простыней.

Толпа зевак заметно поредела. На морозе зрелище требуется поинтересней.

Сыщик подошел к телу и еще раз всмотрелся в заледеневшее лицо. Неожиданно что-то странное показалось ему в этом простом преступлении. Родион Георгиевич не мог понять, отчего вдруг у него появилось необъяснимое беспокойство.

В полиции у коллежского советника Ванзарова сложилась репутация везунчика. Ему доставались самые тяжелые, самые запутанные и гиблые дела, от которых, как могли, открещивались другие чиновники. А он впрягался и рыл, как бур, пока виновный не оказывался за решеткой. Он не боялся крови, грязи и долгих, утомительных розысков. Родиона Георгиевича подстегивала любовь к ловле преступников, которая не успела остыть за пять лет службы в столичном сыске. Он любил слово «сыщик» и был уверен, что победит любого противника.

Но сейчас Ванзаров почувствовал сомнение. Ему вдруг показалось, что он столкнулся с чем-то, на что у него не хватит сил. Глядя на скрюченное тело, опытный сыщик вдруг осознал, что… боится! Не трупа, а того, чем может закончиться расследование. Интуиция выдала сигнал тревоги. Ванзаров не мог объяснить, откуда взялся этот пронизывающий страх. Как будто за спиной поднялись тени забытых демонов!

А между тем пристав уже толкал к нему господина без шапки, зябко кутающегося в незастегнутую бобровую шубу и изрыгающего обильные проклятия.

Родион Георгиевич позволил себе пять секунд молчания, чтобы получить первое впечатление от подозреваемого: невысокий мужчина, глубокая залысина, редкие курчавые волосы помечены сединой, всклоченная борода. Обширная синева разошлась под глазами. И это — профессор?! Нет, скорее запойный комик провинциальных театров.

— Как вы смеете, болваны, остолопы, вытаскивать больного человека на мороз, мерзавцы! — прохрипел господин простуженным голосом. — Надо, господа, дело делать, а не произволом заниматься!

— Если не ошибаюсь, доктор Серебряков? — вежливо спросил сыщик.

— Профессор! Вы что за субъект, позвольте спросить?

— Ванзаров, сыскная полиция, — Родион Георгиевич прикоснулся к котелку.

— Какое хамство! Я болен и требую меня немедленно отпустить. Я буду жаловаться вашему начальству! — профессор плотнее запахнул шубу. Он стоял на снегу в тапках на босу ногу, укрывая шубой ночную пижаму. Пристав Щипачев выполнил приказ слишком буквально.

— Маленькая формальность! — проговорил Ванзаров исключительно вежливым тоном и приподнял край простыни. — Извольте взглянуть… Это вы убили даму?

Разозленный господин повел себя совершенно неожиданно. Он замер с выпученными глазами и открытым ртом и тут же, схватившись за нечесаные остатки шевелюры, истошно завопил: