Эл Ригби - Иди на мой голос

Неожиданно она потупилась и тихо спросила:

– А может, хочешь поехать со мной? Вместе время можно провести лучше.

Я вспомнил, на чем сипаи прервали нас на набережной. Тот поцелуй… Джил ждала, не глядя на меня. Она опустила ресницы и нервно теребила пуговицы наглухо застегнутого мундира. Я заметил, что она снова покраснела.

– Ладно, Соммерс. Я так. До встречи.

Она развернулась и пошла на выход, равнодушная к окрикам и толчкам налетавших на нее, суетившихся полицейских. Джил шла так же гордо и прямо, как девушка-официантка в дыму Первого Воздушного Вокзала. Она не оборачивалась, но я знал: по ее лицу нельзя прочесть ни одной эмоции.

– Джил!

Она взглянула на меня.

– Я… еду с тобой.

Легкая улыбка тронула губы.

– Только не пожалей.

Но я почему-то думал о том, что эта ночь – последняя. Для многих, для нас тоже. Последняя ночь, в которую что-то можно начать заново. И стоило попробовать.

Было около четырех утра, когда я, отдав последние указания, выходил из морга. Я не чувствовал настоящей усталости, только легкое ломящее оцепенение, будто не шел, а плыл подо льдом. Я знал, что сегодня не буду спать и что это к лучшему: пара вырванных рассветных часов не даст никакого отдыха, только хуже скажется на способности думать.

Небо было густо-синим; колючая морось падала на лицо. По брусчатке я обошел складскую пристройку и остановился под фонарем – тем самым, где Альберт Блэйк висел вниз головой, заливая снег кровью. Думал ли я, что так начнутся все мои… беды ? Слово не подходило. Просто в тот день вновь пришла в движение какая-то застарелая проржавевшая пружина из накопленных ненависти и любви, и уже она толкнула механизм нескольких душ и сердец. Сейчас этот механизм, втянувший в себя меня, скрипел так, что я почти слышал этот надсадный режущий звук.

Я обернулся на основные корпуса. Скотланд-Ярд готовился к операции так, как на моей памяти не готовился к самым большим облавам. То и дело во дворе появлялись люди, большинство спешило на набережную. Многие были в гражданской одежде; почти никто не брал фонарей.

Тревога снедала меня. Стоило закрыть глаза, и я снова видел лицо Джека… Кристофа . Теперь я не знал, как звать его, как воспринимать. Месяцы под крышей одной лаборатории не прошли для меня просто. Мальчишка, казавшийся таким умным и одновременно непосредственным, по-детски открытым и смешным, на деле был…

Я запнулся.

…Сумасшедшим преступником. По сути, террористом, который знал, что сейчас на Лондонском Мосту спрятаны бомбы. Знал и оставил их лежать, только ради того чтобы мы подчинялись ему. А я ухитрился его полюбить. А завтра… точнее, уже сегодня… что ?

Я видел: прежде чем мы уехали, он ненадолго отвел Томаса в сторону. Мальчик говорил, Томас слушал и кивал, иногда устало потирая висок. Потом Эгельманн спорил. Мальчик равнодушно качал головой. Томас ничего не сказал нам, и я знал, что не скажет. Обратно мы ехали в молчании. Ни слова о бомбах. Ни слова о плане.

– Артур!

Начальник Скотланд-Ярда приблизился незаметно. Он высоко поднял воротник и щурился на меня с явным беспокойством.

– Достаточно? – коротко спросил он.

– Ровно.

Эгельманн удовлетворенно потер руки.

– Сейчас прибудет транспорт. Думаю, отрядить нужно будет человек семь, понадобятся эксперты и санитары. Моцарт ждет на месте.

– Мне ехать? – тихо спросил я.

Он покачал головой.

– В конце концов, это даже не ваше ведомство. Главное сделать все без шума, быстро. Они справятся. И… спасибо, что взялись за эту дрянь. Объяснения бы многовато заняли.

Томас выглядел хмурым. Помедлив и снова глянув на меня исподлобья, он добавил:

– Все приказы розданы, до инструктажа ударным группам три часа. Пойдемте выпьем кофе, Артур. Я устал, а вы, наверное, еще и замерзли.

Слова, сказанные нормальным живым голосом, удивили меня. Человек, которого я теперь, как мне казалось, знал достаточно близко, не походил больше на себя. И… это началось с тайного разговора на крыльце графини I. Разговора, после которого Джек еще сильнее побледнел, а Томас всю дорогу сжимал кулаки.

Мы пошли к центральному корпусу. Я хотел спросить об отце, но мешал страх. И я задал совсем другой вопрос:

– Что думаете о дневнике Сальери?

Эгельманн остановился на ступеньках и задумчиво взглянул на меня. Плечи его были ссутулены, руки засунуты глубоко в карманы.

– Жаль его, – наконец отозвался он. – Но черта с два эта история спасет кого-то. Завтра мы увидим вовсе не то, чего этот псих О’Брайн ждет.