Юлия Яковлева - Небо в алмазах

Лужица огней снова встала косо – уже с другого бока. И провалилась вниз.

В коричневой бутылке оказался не коньяк, а холодный сладкий чай. Во второй – все-таки водка, ее задвинули под сиденье.

– Слушай, Нефедов, – жуя, начал Зайцев. – Пока ты там сладко спал, я вот что понял.

Нефедов метнул быстрый предостерегающий взгляд в сторону кабины.

– В шлеме? – отмахнулся Зайцев. – И мотор ревет.

Но тень беспокойства с лица Нефедова не ушла.

– Товарищ летчик! – крикнул Зайцев. Отложил кусок пирога – с луком и яйцом. Приподнялся, направил голос прямо в кожаную, перетянутую портупеей спину: – Не хотите с нами, так сказать, хлобыстнуть?! А без нас?! У нас тут пузырь огненной воды. А мы баптисты. Пропадает.

Спина не шевельнулась.

– Эй! У руля! Водки хочешь?!!

Нет ответа. Зайцев сел на место.

– Видел?

– Может, приказ у него. На провокации не отвечать.

Зайцев только фыркнул.

– Так вот. Ведомство Каплуна и Запорожца, конечно, рвет тельняшку. Мемуар им до зарезу нужен. И вполне может быть, рассчитывают, что сгинем мы после этого без следа…

Нефедова еле заметно передернуло.

– …Но Варю кокнули – не они.

Нефедов покосился на летчика. На поросенка.

– А чего тельняшку тогда рвать?

– Они нам всё как есть сами сказали: ищите рукопись. Думаю, ровно так и обстоит дело. Лишних людей в курс дела им вводить больно неохота. Может, знают Каплун и Запорожец, что там Варя про них понаписала. Может, только догадываются, и это хуже всего, воображение поди богатое. Но кокнули – не они. Думаю, что и творчество свое она им не рекламировала. Даже больше скажу: может, из-за них и сидела все эти годы тихо, как мышь. Про рукопись ее они сами неприятным сюрпризом узнали – и скорее всего, через кого-нибудь из своих многочисленных осведомителей в мире искусств. Когда про мемуар начали болтать другие.

– Они, может, и не кокнули. А приказали.

– Нет, – поднял Зайцев руку с пирогом. – Ты жевать не забывай.

– Почему?

– Потому что пирог хороший.

– Почему не они?

– А потому, что если б Варю хлопнули по их распоряжению, то, во-первых, хлопнули бы ее гораздо раньше – и на их собственных основаниях: арестовали бы как шпионку, диверсантку или черта в ступе, и за это же расстреляли бы. Во-вторых, мы бы про это не узнали. Ты помнишь, мы уже закопались по уши, когда примчался казачок из ГПУ. Так вот. Если б устранение Вари санкционировал Каплун или Запорожец, там бы их молодцы уже в мебелях копались – не мы. Мы бы, повторю, вообще никогда не узнали, что она убита. Как не знали, что она до сих пор жила в Ленинграде.

– А где тетрадки ее сейчас?

– В надежном месте.

Нефедов покачал головой.

– Не боись, Нефедов. Я у тебя тоже кой-чему научился.

– Сожгли?

Зайцев промолчал.

– Ничего вы не научились, – заметил Нефедов. А потом добавил: – Давайте рванем из Гагр этих?

– Куда? – удивился Зайцев.

– Вы направо, я налево, никогда они нас больше не отыщут. СССР большой.

«Верно. Вон, Алексей Александрович, любитель эрмитажных картин и нелюбитель живых людей, до сих пор в бегах – ищи свищи».

Первое дело [2] Подробнее об этом читайте в романе Ю. Яковлевой «Вдруг охотник выбегает». , в котором он, Зайцев, потерпел неудачу, не давало ему покоя: не то чтобы он часто вспоминал его, но и не забывал.

Он видел, что Нефедов старается прочесть ответ по его лицу. Как бы говорит: «А тогда в машине – что?» Не заставил его ждать:

– Это еще зачем? Пусть кто виноват, тот и бегает.

Нефедов отвернулся и стал кормить поросенка печеньем.

И вот я в Москве. В Петрограде, конечно, тоже было холодно, он тоже выглядел разоренным и запущенным, но все-таки держал спину. Москва расхристалась вконец.

Но… Тася права. Теперь трудно сыскать покупателей на крупные вещи и при этом не загреметь в ЧК. Деньги, может, есть у многих. Но не многие гарантируют, что всё будет «дискрэ», она совершенно права.

Помогло давнее приятельство.

«Только держи с ними ухо востро, милочка», – предупредила Тася. Я притворилась дурой: «Как ты можешь так говорить. Она же твоя сестра». Тася захохотала: «Именно поэтому!»

Ног я своих не чувствовала, так они замерзли в поезде. Постучала носками по стене дома, просто чтобы хотя бы в виде боли почувствовать какую-то жизнь в окоченевших тупых концах. «Ты мне еще постучи, стерва», – мимоходом бросил какой-то мужик.

Странно. А мне казалось, я оделась хорошо. Барышня-крестьянка. Один раз этот костюм уже спас мне жизнь. Но москвичей, видимо, не так легко провести, особенно при свете дня.