Валерия Вербинина - Московское время

— Не подходите ко мне, — пролепетала Нина, отступая в сторону. Больше всего ее испугало выражение глаз незнакомца. Было в них что-то отчаянное, что-то сумасшедшее, куда надежнее любых угроз убедившее девушку в том, что ее ночная прогулка непременно плохо кончится. Боковым зрением она заметила возле серого дома движение — оттуда кто-то вышел. Нина открыла рот, готовясь кричать и звать на помощь, но проклятый Ванечка ее опередил.

— Граждане бандиты, вы окружены, сдавайтесь! — заорал он в сторону тех, кто показался из серого дома. И Нине: — Ложись, дура!

В его руке непонятно откуда появился черный пистолет. В следующее мгновение пьяница, он же непутевый Ванечка, он же черт знает кто, явившийся из тьмы, кинулся к Нине и швырнул ее на землю.

— А-а-а! — заверещала девушка.

— Мусора! Вали их!

Пах! Пах! Пах! Сухо защелкали выстрелы, раздался звон разбитого стекла — из булочной тоже кто-то стрелял. Кто-то бежал, кого-то хватали, кто-то грязно и беспомощно ругался, кто-то кричал от боли, а Нина скорчилась на земле, зачем-то судорожно вцепившись в ручку сумочки, а левой рукой инстинктивно прикрывая голову.

— Бросай оружие! Бросай, кому говорят!

— Ты чё, ты чё, начальник…

— Юра, у него нож за голенищем! — Это пьяница обращается к кому-то из своих, кто выскочил из булочной прямо сквозь витринное стекло, ухитрившись, кажется, даже не пораниться.

— Ага, понял, Иван Григорьич… Ну-ну, Храповицкий, не шали! Отдай ножичек-то… Вот так, молодец! Руки! Руки держи, чтобы я их видел…

— Веник бежал! — кричит кто-то, и, приподняв голову (любопытство все же сильнее страха), Нина с изумлением узнает в говорящем рыжего рабочего, совсем недавно на ее глазах вешавшего вывеску на булочную.

— Там Антон и Петрович его примут, — отвечает недавний пьяница.

— Не догонят, — усмехается человек, которого держит на прицеле высокий, артистичного вида Юра.

Однако через минуту из-за угла дома двое выволакивают молодого парня, заломив ему руки за спину. На голове у парня копна непокорных волос, из-за которой, возможно, он и получил свое прозвище «Веник». Левый конвоир на ходу свободной рукой стирает с лица кровь, тотчас же проступающую снова. Судя по всему, Веник пытался оказать сопротивление.

— Царапина, Иван Григорьич, — говорит пострадавший прежде, чем ему задают вопрос.

— Все целы? — отрывисто спрашивает «пьяница», оглядываясь.

— Наши — да. — Юра передергивает широкими плечами. — Из этих трое наповал, один ранен…

И в самом деле, возле серой стены лежат два тела, третье — на дорожке, а раненый сидит, прислонившись спиной к дереву, и стонет. И хотя он вроде бы уже не представляет опасности, рядом стоит рыжий, угрожающе направив дуло револьвера на задержанного. Нина чувствует, как ее начинает бить крупная дрожь.

— А Елагин где? — с тревогой спрашивает Иван Григорьевич. — Елагин!

— Здеся я, — отзывается человек, показавшийся из булочной. Это приземистый крепыш флегматичного вида, и Нина вспоминает, что тоже видела его раньше, он помогал рыжему управиться с вывеской. Елагин бросает равнодушный взгляд на убитых и отворачивается, словно не он только что стрелял в них и убил как минимум одного.

Из большого дома стремительным шагом выходит уже знакомая Нине молодая женщина с шалью на плечах, а за женщиной следует совершенно седой, очень спокойный старик.

— Терентий Иванович, — обращается к нему Иван Григорьевич, убирая оружие. — Вызовите карету «Скорой помощи»… И машину для перевозки…

— Они уже едут.

— Лиза, вы в порядке?

Женщина поводит плечами, обхватывает себя руками.

— Когда началась стрельба, я испугалась… И когда брат выскочил через стекло… — Она кивает на высокого Юру, который смущенно улыбается.

— Юра, ну ты артист… — говорит кто-то с восхищением.

— Что за баба? — спрашивает другой голос, и Нина не сразу понимает, что речь идет о ней.

Приблизившись, Иван Григорьевич протягивает руку и рывком поднимает девушку на ноги. Ощущение у Нины такое, словно она превратилась в мозаику и вот-вот рассыплется на тысячу кусочков.

— Московский уголовный розыск, старший оперуполномоченный Опалин, — представляется Иван Григорьевич, скользя внимательным взглядом по ее лицу. — Кто вы и как вас зовут?

— Я… я… я студентка, — сбивчиво начинает говорить Нина. Она хочет объяснить, что живет тут неподалеку, что была в Большом — слушала «Сусанина», и всего лишь возвращалась привычной дорогой домой, но тут оперуполномоченный Опалин отмочил фокус: отклеил бороду, снял парик, и перед Ниной оказался молодой брюнет приятной наружности, которую портил только один дефект. Раньше, когда космы закрывали его лоб, не было видно довольно широкого шрама, наискось идущего через правую бровь и к тому же плохо зарубцевавшегося. Увидев этот шрам, тот, кого называли Храповицким и по-прежнему держали на прицеле, хрипло засмеялся.