Виктор Глебов - Жажда

Он дал толчок мыслительной деятельности. В голове моей зародилась идея. Оставалось лишь убедиться в том, что я прав.

В участке мы сразу спросили Армилова, но нам сказали, что полицмейстер еще не появлялся. Заодно сообщили, что утром были обнаружены три трупа. Один принадлежал Елене Веретновой, другой Ауницу, третий – неизвестному мужчине.

Мы с Мериме многозначительно переглянулись. Это тоже вписывалось в мою новую версию.

– Я хотел бы осмотреть улики по делу Рябова, – сказал я приставу.

– Какие именно, ваше благородие? – уточнил тот.

– Найденные в его подвале.

– Сюда. Прошу вас.

Полицейский отвел нас с Мериме в комнату, вдоль стен которой были устроены стеллажи. На полках громоздились всевозможные предметы, мешки и коробки.

– Рябов, Рябов… – бормотал пристав, шагая мимо стеллажей. – Вот он, ваше благородие!

Мы подошли к столу, на который полицейский переставил с полки большую коробку. На боку ее имелась надпись с фамилией и номером дела.

– Благодарю, – сказал я. – Вы свободны.

Я дождался, когда пристав выйдет из комнаты, открыл коробку, достал пачку хрустящих пятирублевок, выдернул из нее одну бумажку и спросил:

– Доктор, у вас есть спички?

– Разумеется.

Мериме протянул мне коробок.

Я положил банковский билет на стол и чиркнул спичкой. Головка вспыхнула, пламя задрожало, разгораясь. Стоило поднести его к купюре, как та зашевелилась. Один ее край медленно загнулся, отстраняясь от жара.

Мериме тихо выругался по-французски.

– Вы были правы, – сказал он.

Я быстрым движением накрыл половину банкноты свободной ладонью и прижал спичку к бумаге.

Раздался громкий треск, сменившийся отчаянным шипением. Пятирублевка дернулась, норовя освободиться. Край ее занялся, почернел.

– Осторожно! – воскликнул Мериме, но я и сам уже отступил от стола, доставая из кармана револьвер.

Банкнота корчилась, издавала скрежещущие звуки. Она увеличивалась в размерах, откуда-то появились длинные тонкие конечности. Не прошло и минуты, как мы с доктором увидели огромное насекомое, вернее, его уродливое подобие, охваченное огнем и катающееся по столу в неудачных попытках сбить пламя. Гибкие усики хлестали по дереву, под кожей пульсировали мышцы. Существо трещало от жара и постепенно сморщивалось, словно сухой лист.

– Мериме, держите дверь!

Доктор выполнил мою просьбу вовремя. С той стороны кто-то начал барабанить. Должно быть, люди услышали жуткие звуки, издаваемые этой тварью.

Я прицелился и выстрелил. Пуля пробила эту мерзость и вошла в столешницу. Вопль боли едва не оглушил меня. Чудище забилось в агонии, подогнуло ноги и замерло, лишь слегка подергивая усиками. Через миг оно вспыхнуло, как заряд фейерверка. На месте твари осталась лишь кучка черной золы.

Я кивнул доктору, и тот открыл дверь. Ввалился пристав, пустивший нас в хранилище улик, с ним был квартальный.

– Все в порядке, – быстро проговорил я, опережая полицейских и не давая им возможности начать расспросы. – Важный следственный эксперимент. Нам пора.

Я вышел в коридор, Мериме поспешил следом.

– Они живые! – прошептал доктор, догнав меня на крыльце.

– Фальшивые. Помните то, что вы вытащили из трупа Баркова? Я еще просил вас сохранить…

– Да, разумеется. Думаете, это была одна из этих тварей?

– Убежден. Они каким-то образом проникают в людей, пока те спят, и срастаются с ними. Большинство таких бедняг даже не знают о своем союзе с мерзкими чудищами.

– Pecunia est ancilla, si scis uti. Si nescis, domina, – пробормотал доктор.

– Простите?

– Если умеешь пользоваться деньгами, они тебе служат, если нет – ты служишь им, – перевел он с латыни.

– Тонко подмечено. Полагаю, действительно имеет место некоторый… как это называется? Паразитизм?

Мериме кивнул.

– Но откуда эти твари взялись?

– Это еще предстоит выяснить.

Я рассчитывал застать полицмейстера в участке и отпустил извозчика. Поэтому нам пришлось взять полицейский экипаж. Через четверть часа мы уже шли по дорожке к дому Армилова.

Я отметил аккуратные круглые клумбы и постриженные кусты сирени, из-за которых поднимались буки и раскидистые клены. В глубине участка виднелась беседка с остроконечной крышей. Ее окружали березы. Тощие, чахлые, искривленные.

Я поднялся на крыльцо и постучал в дверь медным молотком, сделанным в виде свернувшейся змеи.

Армилов открыл минуты через две. Он был в халате и домашних тапочках.

– Доброе утро, господа, – проговорил полицмейстер, не скрывая удивления. – Что стряслось?