Виктор Глебов - Жажда

– Слава богу! – Докторша с облегчением вздохнула. – А то я вся извелась. Представляете, в последние дни мне приходится пить снотворное. И все равно кошмары лезут в голову. Например, давеча привиделось мне, будто на постель мою заползает огромное мерзкое насекомое и…

В это время вошла кухарка и объявила, что ужин готов, стол накрыт.

– Прошу, господа. – Евпраксия Ильинишна неохотно прервала рассказ и поднялась. – Откушайте, что бог послал.

Мы прошли в столовую и расселись. Мне досталось место справа от Фаэтонова, рядом с Мериме и напротив Бродкова.

В центре стола стоял поднос. На нем лежал поросенок, зажаренный целиком, окруженный печеными яблоками и тертым хреном, украшенный бумажными розочками. Он сверкал жиром, словно приглашал себя попробовать. Увидеть подобное блюдо было настоящим чудом – даже запасы предусмотрительного Леонтия истощились.

– Как аппетитно! – воскликнул Мериме, потирая руки. – Жаль, я не прихватил с собой скальпель, – он подмигнул Фаэтонову.

– Я могу одолжить вам свой, коллега, – с улыбкой отозвался тот.

– Фу, прекратите свои шутки! – Евпраксия Ильинишна недовольно поморщилась.

– Простите, мадам. – Мериме с делано-серьезным видом склонил голову.

– Не берите во внимание, – Фаэтонов беспечно махнул рукой. – Она всегда так. Давайте я лучше разрежу этого красавца, пусть даже привычным инструментом, – с этими словами доктор взял длинный кухонный нож и ловко расчленил поросенка.

Каждый из нас получил по изрядному куску. Мадам разложила гарнир, пустила по кругу плетеную корзину с белым хлебом, обратила наше внимание на различные соусы в маленьких металлических чашечках с носиками. Мы благодарили ее и восторгались.

– Как вам удалось заполучить этого дивного поросенка? – поинтересовался я у Фаэтонова.

– Это было нелегко, – доктор заговорщицки подмигнул супруге. – Пришлось постараться. Вам нравится?

– Приготовлено божественно.

– Спасибо, господин Инсаров. – Евпраксия Ильинишна расплылась в улыбке, хотя я был уверен в том, что стряпала все это угощение кухарка.

После ужина мужчины вышли на террасу покурить. Мериме набил свою трубку, Фаэтонов достал толстую сигару, не слишком дорогую, как я успел заметить. Бродков закурил папиросу.

– Скажите, – обратился я к леснику, облокотившись на перила, – о чем вы договаривались ночью на постоялом дворе и с кем?

– Простите? – Бродков поднял брови, но я заметил, как он напрягся, сразу сообразил, что я имею в виду.

– Не стоит юлить! – сказал я резко. – Учтите, я могу обвинить вас в убийствах.

– С какой стати?! – Бродков растерялся, глаза у него забегали. – Вы… про что, собственно?

Фаэтонов застыл, удивленно глядя на нас. Мериме спокойно попыхивал трубкой.

– Той ночью вы утверждали, что ваш собеседник оказался прав. Надо будет кого-то зарезать, – сказал я. – А также сетовали, что вам грозила бы каторга, если бы вы не узнали о моем приезде. Или это не ваши слова?

Лесник побледнел. Он открыл рот, собираясь ответить, но губы его только беззвучно шевелились.

– Никифор! – Фаэтонов выглядел обеспокоенным. – Что все это значит? Ты же не?.. – Он испуганно прикрыл рот рукой.

– Нет! – прохрипел Бродков, затравленно озираясь по сторонам. – Господин Инсаров, все было не так! Вы переиначили…

– Расскажите, как! – потребовал я, чувствуя, что лесничий готов выложить все. – Пока я не решил, что вы хотели зарезать меня.

Фаэтонов всплеснул руками и вытаращил глаза.

– Ну, что вы, Петр Дмитриевич! Никифор не способен на такое злодейство. Говори же! – Он дернул лесника за рукав.

Тот судорожно сглотнул, взглянул на своего родственника, потом кивнул, словно на что-то решившись.

– Ладно, господин Инсаров, – сказал он и нервно притушил окурок о перила. – Черт с ним, расскажу все как на духу!

– Я слушаю.

Бродков вопросительно взглянул на Фаэтонова. Тот кивнул.

Лесничий прочистил горло, кивнул на местного доктора и проговорил:

– Эдуард сказал мне, что из Петербурга должен приехать следователь. Сами понимаете, мы с ним все-таки родственники, а тело-то нашел я. Стало быть, с кого спрос? Боялся я сильно, что повесят на меня убийство этой Киршкневицкой. Оно, конечно, мне ее жалко было, но идти на каторгу ни за что – кому ж захочется?

– Никому, само собой, – согласился я.

– Вот и я говорю, – Бродков явно приободрился. – Словом, когда Эдуард сказал, что приедет полицейский, я и решил, отправлюсь ему навстречу, а там как бы случайно поговорю с ним, ну и… – лесник махнул рукой, – сниму с себя подозрения. Потому что я никого не убивал, господин Инсаров, Богом клянусь! – он быстро перекрестился.