Донато Карризи - Женщина с бумажными цветами

Пленный протянул руку за очередной сигаретой.

Якоб Руман дал ему сигарету и попросил:

– Расскажите о нем еще.

– Как я уже вам говорил, Гузман провел детство в постоянных скитаниях, следуя безумному маршруту матери. Он и сам не заметил, как бродяжничество вошло в кровь. С той поры он не мог долго оставаться на одном месте и понятия не имел, что такое пустить корни. Со временем эта страсть – или одержимость, как хотите, – превратилась в рефлекс.

Пленный зажег сигарету и затянулся, выдохнув облачко серого дыма.

– Гузман курил в Индии мисор, в Сирии латакию, а в Мексике листья ядовитого анчара. В Марокко – наргиле с юным султаном, а с краснокожими – калюмет, тот, что взывает к душам и высвобождает дух… Но он постоянно хранил при себе ванильную сигару. Серебряную сигару . Ей было больше ста лет.

В восемнадцатом веке эта драгоценная сигара принадлежала португальскому капитану, торговцу специями, некоему Рабесу. Он заказал для себя эту сигару одному африканскому рабу, знатоку всяческих трав и благовоний.

Рабес прятал сигару в коробке под рулем и говорил, что она станет его последним утешением, если корабль пойдет ко дну и он, как и положено капитану, пойдет ко дну вместе с ним. Зажав в зубах сигару, он встретит смерть с саркастической усмешкой на лице.

Как бы то ни было, а Рабес и его экипаж пережили много кораблекрушений, у них затонули пять торговых судов: две каравеллы и три парусника. Но никто при этом не погиб. И уж тем более Рабес: он всегда первым прыгал в воду, обняв бочонок со специями, чтобы удержаться на плаву. Ясное дело, ящичек с сигарой всегда был при нем.

Но однажды и ему не повезло. Случилось это в водах Индокитая, во время сильного шторма с волнами выше семи метров.

Бедняга Рабес так и не успел выкурить свою последнюю сигару. По иронии судьбы она-то как раз единственная уцелела после кораблекрушения. Ящичек был сделан на совесть, и сигара, сухая и невредимая, пропутешествовала сто лет, пока не попала в руки Гузмана, который купил ее у одного венского старьевщика.

Кто-то потом говорил, что за несколько минут до смерти суровый Рабес, почувствовав, что это кораблекрушение не такое, как все предыдущие, и что оно станет последним, в поэтическом порыве написал в судовом журнале: «Мы вот-вот пойдем ко дну, и пойдем-таки, смерть призывает нас!»

Однако другой рассказчик был более реалистичен и утверждал, что фраза была совсем другая: «Опять идем ко дну! Эх, шлюха-невезуха!»

Гузман рассказывал историю бури, поглотившей Рабеса вместе с экипажем, и слова его обретали форму огромных волн. И если хорошенько вглядеться в него, когда он говорил, то можно было увидеть в его глазах отражение корабля, который быстро скользит, разрезая бархатное море острым, как клинок, носом.

– Шторм? Да не могло быть никакого шторма! – кипятился он.

Может, он и был прав, потому что, когда корабль Рабеса из Акьяба [4] Акьяб (ныне Ситуэ) – один из крупных портов Мьянмы (бывшей Бирмы). вышел в Бенгальский залив, вторая летняя луна 1748 года от Рождества Христова едва взошла над горизонтом. А все моряки знают, что летом при низкой луне штормов в Бенгальском заливе не бывает…

В этом месте Гузман делал паузу, позволяя новой информации свободно облететь всех присутствующих, а потом продолжал повествование.

Должен вам сказать, что в тавернах индокитайских портов среди местных жителей ходила легенда о необъяснимых кораблекрушениях.

О безветренных бурях .

Согласно этой легенде, по ночам, при полном штиле, море вдруг начинало волноваться без всякого повода. Без причины. Без ветра . И постепенно волнение переходило в шторм.

Говорили, что странное явление вызывали неприкаянные души моряков, погибших в боях с пиратами. Это они выходили из моря в виде огромных волн и поглощали все проходящие корабли, не оставляя им никакой надежды на спасение.

Разумеется, португальские моряки хорошо знали, что нет никаких штормов без ветра, а легенду придумали местные, чтобы напугать конкурентов по торговле специями.

В эту историю верил только один человек: Рабес. Когда какой-то судовладелец хотел нанять его, он твердо стоял на своем и ни за что не желал сниматься с якоря.

Но не надо думать о Рабесе плохо. Он не был трусом, просто обладал строптивым и упрямым характером. Таким его сделали превратности жизни, постоянно связанной с риском. Начнем с того, что он был одноглаз и почти глух, а потому не особенно склонен добиваться внимания у женщин. И потом, он ел исключительно мясо попугаев. А всем известно, что те, кто питается таким мясом, рано или поздно зарабатывают себе язву.