Михаил Хейфец - Секретарь тайной полиции

Годами ждали рабочие приезда Обнорского из Европы: «Приедет Виктор — будет дело!» Но Степан Халтурин считал эти разговоры об Обнорском прямо-таки вредными для рабочего движения.

— Понимаете, его ждут, как второго Христа! — горячился Халтурин. — Вот грядет из Европы и принесет успех и удачу рабочему делу. Послушайте, а может, этого Обнорского и вовсе не было? Может, Обнорский — сказка, придуманная рабочим людом себе в утешение?

Во всяком случае, сам Халтурин вовсе не собирался ждать никаких мифических «Обнорских»: он немедленно принялся в столице собирать и сплачивать первую массовую организацию петербургских рабочих. Созданный им в короткое время «Северный союз русских рабочих» был задуман Степаном как зародыш рабочей партии.

Вторично об Обнорском Катон-цензор услышал через год. И тоже от Степана, когда тот привел на свидание своего ближайшего соратника по союзу. Это был коренастый темноволосый крепыш, весь будто сплетенный из тугих мускулов. На его умном и волевом лице, к которому очень шла остренькая, аккуратно подстриженная бородка, поблескивали черные глаза.

— Иван Козлов, связной Обнорского, — представил товарища Степан. Представил так просто, будто это не он всего лишь год назад отказывал Обнорскому даже в праве на существование…

Рабочие вожаки — так помнится Александру — пришли договориться о печатании в народнической типографии первой прокламации «Северного союза русских рабочих»: своей типографии у них еще не было. В распоряжении «Земли и воли» находились силы лучших публицистов того времени — Глеба Успенского и Николая Михайловского; были у нее и свои собственные, замечательные литераторы — Плеханов, Морозов, Клеменц, Тихомиров, Кравчинский — редакторы центрального печатного органа народников. Но даже на этом блистательном, звездном фоне народнической публицистики прокламация, составленная простыми рабочими для простых рабочих, поражала силой своей искренности и напряженной работой мысли. Будто целый класс, просыпаясь, всматривался в незнакомую, в путаную и сложную жизнь и исследовал опыт истории, чтобы рывком поднять на свои плечи ответственность за судьбы России. Александр Михайлов, человек внешне сдержанный и ироничный, пришел прямо-таки в восторг, прочитав первые политические сочинения русских пролетариев.

— Глубоко копаете, рабочие люди, — не выдержал он.

И тогда же, не смущаясь, напрямик спросил Халтурина:

— Кто это у вас так здорово писать научился? Прямо не верится, что это первая листовка!

— Да все сочиняли помаленьку! — Степан наслаждался явным восхищением «интеллигента». — А больше всего Иван приносил указаний от Обнорского. Обнорский, брат, это…

Степан даже руками развел восхищенно.

— Обнорский приехал? Значит, не миф? — Услыхав эти слова Михайлова, Козлов чуть заметно усмехнулся. — Ты его видел? Ну, какой он?

— Что вы! — удивился Халтурин. — Обнорского никто, кроме Ивана, у нас не видал. Это же такой конспиратор! Почище всех интеллигентов будет… Шесть лет полиция за ним по следу идет, а даже хвоста зацепить не смогла.

И такая невыразимая гордость за своего, за рабочего человека вдруг прозвучала в голосе Степана, что неожиданно Михайлов смутился. Ему показалось, что рабочие как-то отделяют себя от остального революционного движения, от общего потока борьбы. К чести его, обвинил он в этом только себя и своих товарищей. «Значит, мало мы душу свою им сумели раскрыть, или еще в душе у нас, как оспинки, сидят следы барства, раз не стали мы своими, не стали братьями по делу для этих отличных товарищей, раз делят они общее дело на наше и свое…»

Много сил впоследствии приложили землевольцы, чтобы завоевать доверие рабочих. И наконец, оттаял ледок, отсеялись непримиримые сектанты с той и другой стороны, и в работе обеих революционных организаций возникли дружба и помощь.

Но эта дружба и помощь так и не сумели спасти организацию рабочих от страшного предательства. И должно быть, размышлял Михайлов, виноват в этом он сам, Дворник. Именно он — из сугубо конспиративных соображений — предложил Клеточникову заниматься только делами «Земли и воли», не зарываться в чужой материал, в посторонние и рискованные сюжеты. И вот результат излишней, как оказалось, осторожности: центр всего, а не только рабочего подполья находится под угрозой провала! Если бы Клеточников недавно не проявил самостоятельности, не переступил на свой страх и риск приказа Дворника о невмешательстве в посторонние дела — с подпольем было бы уже покончено! Сейчас покончено!