Ник Дрейк - Нефертити. «Книга мертвых»

У меня за спиной раздался шум, на крышу вылез Хети и встал рядом у парапета.

— Безумие, да? Устраивать юбилейные торжества, — сказал он. — Я хочу сказать — ведь с начала царствования не прошло еще тридцати лет.

— Эхнатон отчаянно нуждается в подтверждении своего статуса и поддержке новой столицы, — ответил я. — И знает, что во время кризиса нужно устроить праздник или начать войну. Даже если он отказывается это принимать, его главные советники понимают, что положение дел в стране и за ее пределами чревато распадом. У фараона неприятности как внутренние, так и внешние, и урожай в прошлом году опять был так себе. Людям платят нерегулярно. Они волнуются, и если он не поостережется, они разозлятся. Ему нужно потребовать принятия публичных обязательств ото всех, и не в последнюю очередь от внешних врагов и иноземных союзников, и заново заявить о своих территориальных притязаниях и правах на царства империи. Но весь этот спектакль окажется под угрозой, если не появится царица. Неудивительно, что он в таком отчаянии.

Предстоящий грандиозный праздник вызвал у меня в памяти воспоминания.

— Во время последнего юбилея, при Аменхотепе, я был еще совсем ребенком. Люди говорили, что ничего подобного они никогда не видели. Фараон приказал вырыть рядом с дворцом озеро Биркет-Хабу, но которому он, боги и царская семья могли бы процессией проехать на барках. Ты можешь представить, Хети, искусственное озеро такого размера? Столько лет труда, столько жизней ради одного дня торжеств. Отец посадил меня на плечи, чтобы я все видел. Действо происходило вдалеке, но я помню рассекавшего воду громадного крокодила, который медленно двигал из стороны в сторону хвостом, поводил глазами, сверкавшими как битое стекло, а его челюсти с большими белыми зубами открывались и закрывались. Разумеется, он был сооружен из дерева и слоновой кости, снабжен каким-то хитрым механизмом и помещен на основание от лодки. Но для меня это был Себек-Ра, бог-крокодил. Я испугался! Вскоре на огромной золотой барке со множеством гребцов-рабов появился Аменхотеп — он восседал на высоком троне, в двух коронах, а скрытые в каютах боги путешествовали в своих золотых лодках с востока на запад. Я затаил дыхание. Странно, но это действо подчинило нас себе. Теперь, глядя на такое представление, я понял бы обман, выдумку, зрелище. Я не увидел бы ничего, кроме примитивных механизмов, богатства и орудий труда, приведших в действие декорации спектакля. Стал я лучше сейчас или было лучше, когда я верил?

Приемлемого ответа на этот вопрос не имелось, а кроме того, нам было чем занять мозги. Мы обозрели открывавшуюся внизу панораму оживленной деятельности. Среди только что причаливших судов я заметил одно, замечательно красивое и выделявшееся элегантностью линий, лоснящимся блеском дорогого дерева и инкрустаций и восхитительным богатством парусов, — военный корабль высочайшего класса. Ясно, что перевозил он особо важных гостей. Портовые рабочие поймали брошенные матросами канаты и ловко подвели судно к назначенному ему месту. Среди суетившихся матросов, различимых по одинаковой одежде, появилась еще одна фигура в окружении свиты. Я находился слишком далеко, чтобы хорошо разглядеть этого человека, но встречали его с величайшим почетом: высадки прибывшего дожидались военный караул и обычная охрана, изнемогая, без сомнения, под тентами, пока длилась скучная процедура швартовки. В жарком, густом воздухе тихо, но ясно разнеслись звуки фанфар, когда таинственный человек ступил в толпу.

Хети заслонил от солнца глаза.

— Хоремхеб.

Я вглядывался в фигуру этого человека, который внезапно приобрел в моем понимании огромную важность. Пока я наблюдал, состоялась краткая приветственная церемония между принимающей стороной — живым, деловитым мужчиной — и свитой, которая, держась на почтительном расстоянии, спустилась по сходням за новоприбывшим. Затем он двинулся сквозь толчею, а его вооруженный эскорт палками и дубинками отгонял любого беспечного зеваку, не успевшего поклониться или не уступившего дорогу.

Хети, которому легче было незамеченным затесаться в толпу, отправился переговорить с братом и найти способ проникнуть в архив. После его ухода я остался на крыше, наблюдая, как процессия из товаров и людей продолжает вливаться в недостроенный, но грозивший вскоре переполниться город. И над нами кружили птицы, а вдали — бесконечное противостояние пустыни. Я вспомнил о своих дочках, о Танеферт. Что-то они сейчас поделывают? Спрашивают ли девочки о своем отце? Сочиняет ли их мать, обладающая богатым воображением, какую-нибудь историю? Или они просто бегают, читают или повторяют опять и опять новое акробатическое движение, пока что-нибудь не собьют?