Я выпил воды из кувшина. Она оказалась необычайно сладкой и чистой. Затем я испробовал кушетку и удивился, какой удобной она была, особенно после корабельного гамака, в котором провисает спина. Слишком удобной, как выяснилось. Я резко проснулся от стука. Было поздно, и кто-то стучал в дверь. Я ничего не помнил. Мой дневник валялся на полу, страницы его измялись, поток слов оборвался на середине предложения. Статуя Эхнатона по-прежнему взирала на меня, как будто я уже провалил работу. Но я чувствовал себя на удивление отдохнувшим. Неужели я настолько устал, чтобы вот так уснуть? Я осмотрел комнату. Ничего вроде бы не изменилось. Я осмотрел дневник: страницы не вырваны, пометок нет. Однако ощущалось какое-то изменение. Словно в памяти воздуха сохранился след воспоминания о присутствии другого человека. Не было ли в воде какого-то зелья? Я вспомнил ее необычно сладкий вкус.
Стук повторился. Я крикнул: «Войдите!» — властным тоном, который, как надеялся, замаскирует мою дневную сонливость. На пороге появился офицер стражи, который сопровождал меня на беседу, а потом сюда. Лет на пять моложе меня, с внимательными глазами и заученным выражением предупредительности на приятном, живом и непроницаемом лице. За ним вошел мужчина помоложе, более красивый, опрятный и гладкий, с глазами обольстителя и нарочитой неторопливостью движений, присущей нашей профессии.
— Как вас зовут? — обратился я к старшему из этой парочки.
— Хети, господин.
— Достойное имя для достойного человека [4] Такое имя носили три фараона.
?
— Мои родители на это надеялись, господин.
— Из наших имен мы черпаем силу, разве вы в это не верите?
— Считается, что так, господин.
Держался он осторожно, с неловкой самоуверенностью.
— Как давно вы здесь, Хети?
— С самого начала, господин. С самим Маху.
— Вы хотите сказать, с начала строительства города?
— Всю свою жизнь. До меня на него работал мой отец.
Разумеется, это распространенная практика. Поколения семей низшего или даже среднего ранга могут очень многое получить от подобного союза, как и очень многое потерять, если так или иначе лишатся благосклонности покровителя. Но этот факт со всей определенностью подсказал мне, как я и сам легко мог догадаться, что с данным полицейским следует держать ухо востро. Ввести его в мое расследование, зная, что о каждой подробности и о каждом шаге будет сообщаться Маху, — совершенно обычное дело.
— А вы?
— Тженри, господин.
Его тону не хватало почтительности, но мне понравилась его манера — этакий налет бравады.
— С нетерпением жду, что вы поделитесь своим опытом и знаниями во время расследования этого дела.
— Это честь, господин.
Он позволил кончикам губ чуть приподняться в улыбке.
— Отлично. Мне нужна ваша помощь — вы познакомите меня со всеми обычаями и тайнами этого великого города.
— Да, господин.
— Вы пришли проводить меня на беседу?
— Время настало.
— Тогда идемте.
И в самом деле, солнце садилось, тени удлинялись, теперь свет падал на деревья и здания сбоку; не слепящий дневной накал, но вечерний мир золота, ртути и синих теней, которому аккомпанировали птичьи переклички. Мы вместе прошли по широкой оживленной улице и оказались на чисто выметенной Царской дороге, которая параллельно реке и пути заходящего солнца постепенно поднималась к центральной огороженной территории. Редкие прохожие шли в том же направлении, сопровождаемые своими послушными тенями и с видом редкой целеустремленности, как будто их всегда должны были видеть не меньше чем работающими не на жизнь, а на смерть ради выживания государства.
— Хети, по какому принципу устроена эта часть города?
— Это сетка, господин. Все улицы представляют собой прямые линии, пересекающиеся друг с другом, так чтобы все здания в их секциях были одного размера. Это совершенно.
— Совершенно, но не закончено.
Хети проигнорировал мое замечание, но Тженри добавил:
— До Празднества осталось мало времени. Привезли дополнительную рабочую силу. Но даже с ней сложно будет успеть к сроку.
Хети продолжил экскурсию:
— Справа от нас министерство записей, а за ним — Дом жизни.
— Министерство записей? Я бы туда сходил.
— Это обширная библиотека, в которой собраны сведения обо всем и обо всех.
— Она единственная в Обеих Землях, — весело вставил Тженри, словно это казалось ему великой мыслью.
— Значит, мы все там, в виде сведений?
Читать дальше