Юлия Нелидова: Дело о сорока разбойниках

С фармацевтическими компаниями тоже все вышло гораздо благополучнее, нежели ожидалось, подверглись господа барменские предприниматели тщательной ревизии, выпускаемые лекарства – тщательной проверке. Да и патент на новоизобретенные медикаменты получить теперь было не столь легко – образовались специальные надзорные комитеты по контролю над выпускаемой продукцией фармацевтической промышленностью. Иноземцев не смог доказать свою причастность к изобретению «ахиллинина», но «Фабену» пришлось отложить выпуск «средства от кашля» на самую дальнюю полку. Репутацию русский доктор им сильно подпортил.

Следом еще одна добрая весть донеслась – вышла первая, долгожданная статья о поимке Элен Бюлов. Иноземцев в манере Герши газетный лист вырезал с ее фотографией, где вели ее двое парижских полицейских, в нагрудном кармане хранил, любовался ее недовольной гримаской. А схватили ее во Франции, когда она, воспользовавшись фальшивым паспортом, прибыла в Париж. Герр Кёлер, фальшивомонетчик благодаря Иноземцеву тоже был все-таки взят, и информацией обо всех именах, что располагала Ульяна, полиция владела. Но девушка ускользнула, взобравшись на трехсотметровую башню Эйфеля, а потом смешалась, видать, с толпой. Об этом сообщил следующий номер «Петербургских ведомостей». Тогда уже Иван Несторович в Россию вернулся.

Спустя несколько месяцев газеты разродились сенсацией о том, что неуловимая мадемуазель Бюлов поймана в Бармене. Но неделей позже появилась еще одна заметка об Ульяне – она бежала, когда ее перевозили из тюрьмы Дюссельдорфа в Берлин, – воспользовалась дымовой гранатой. Авантюристке помог кто-то из тюремных чиновников, которому она наобещала несметных сокровищ. В третий раз ее в Т-ской губернии выследили – то был уже конец августа – во время сделки с американским миллионщиком, она пыталась продать ему бюловскую усадьбу. Но поймать ее не удалось, исчезла, по своему обыкновению, будто растворившись в воздухе.

Иноземцев без капли сострадания следил за ходом ее приключений, неизменно красовавшихся на первых полосах всевозможных газетных изданий, вырезал статьи, ими камеру свою обклеивал. А потом сорвал со стен все листы, смял, выкинул и больше газет у милостивых своих тюремщиков не выпрашивал. И радовался внутренне, что Элен Бюлов самого его теперь не достанет, ибо хранили доктора надежно решетки и замки Александровской центральной пересыльной тюрьмы, где он провел в качестве ссыльнопоселенца целый год под ярлыком «бессрочник» в ожидании отправки в Иркутскую губернию, на каменноугольные копи. В одиночной камере, где его не потревожил бы и сам дьявол. Только никто здесь не стерег с такой строгостью, как в больнице Святого Николая, разрешалось гулять по коридорам и даже во дворе, разговаривать с чиновниками, охраной, с другими заключенными, среди коих было много людей большого ума, талантливых ученых и писателей, словом и делом ненароком нарушивших букву закона.

Ни с кем бесед доктор не вел, ни с кем не знался. С тех пор как статьи об Ульяне в клочья разорвал, спал сутками напролет, с утра до ночи, в обнимку с бутыльком бромкамфары, выписанной ему тюремным врачом. До того крепко, что порой его принимали за мертвеца. Было дело, добудиться не могли, приходилось бить тревогу на весь централ, нашатырем отхаживать. Но тот, с десятого раза учуяв запах аммиаката, сонно отмахивался, на другой бок поворачивал и снова засыпал. Вот что с человеком нервное напряжение сделало. Никому неведомо было, что бедный Иван Несторович мечтал о такой жизни несколько лет кряду, о полном и абсолютном беспамятстве мечтал. С сочувственным придыханием о нем шептались, мол, постигла его самая из страшных напастей во всем свете, какие могут случиться с мужчиной – испортила ему жизнь женщина.

Так и прожил до начала 1892 года.

Вскоре бромкамфара спасать перестала, сном забываться, как прежде, не удавалось больше. Выспался Иван Несторович на всю жизнь. Со сладкой истомой вспоминалось об Обуховской больнице, о парижской лаборатории. Стали мысли посещать о том, как замечательно было бы опять вернуться к врачебной практике, экспериментам, к неисследованному в Бармене ахиллинину. Интересовался у начальника тюрьмы, нет ли для него какого дела.

Нежданно-негаданно ранней весной вдруг пришло письмо из Петербурга. Много раз пересматривали дело Иноземцева, много споров было. Его императорское величество царь Александр лично бюловским происшествием интересовался, уж больно шумное оно было. Долго думал, в чем вина Ивана Несторовича. Не отчаяние ли толкнуло его на погибельный путь, не напутали ли чего в очередной раз чиновники? Взвесил все заслуги заключенного. А был Иноземцев не только хирургом, фармацевтом, но и ценным специалистом по вакцинации от бешенства. Вспомнил государь и то, что с повинной доктор сам явился да и следствию оказал колоссальную помощь – столько жуликов, Ульянке пособлявших, поймано было. Распорядился государь-император в итоге судьбой бедового доктора с царским великодушием, заменив место ссылки с морозных сибирских краев на жаркие пустынные каракумы, где доктора в большом спросе были.