Иван Погонин - Сыскная одиссея

Он уже хотел постучать, когда услышал доносившийся из ее комнаты разговор.

— Послушай! Ты не понимаешь того счастья, которое нас ожидает. Скоро я стану свободна, чтобы принадлежать только тебе. Я буду всем, чем хочешь! Я буду ловить каждый твой взгляд, каждое твое желание, как раба, и телом, и сердцем, и всем существом буду принадлежать тебе до самой смерти, пока во мне останется искра жизни! Возьми меня! Без тебя для меня нет ни счастья, ни покоя, ни спасенья! Понимаешь ли, я готова для тебя на все, на все! Прикажи, я все исполню! Мы уедем, уедем далеко! Ты меня полюбишь, я в этом уверена — клянусь! Когда ты увидишь, когда ты поймешь, как я люблю тебя, ты меня полюбишь!

Слепнев стоял оглушенный. Очнулся он только после того, как услышал звук запираемого окна.

Вера Аркадьевна выругалась как извозчик. Потом он услышал шуршание постельного белья, свет в комнате погас. Хотя сердце готово было выпрыгнуть из его груди, Слепнев заставил себя успокоиться. Он вернулся в кабинет, взял кинжал, подошел к двери Тименевой. Для верности (вдруг Алинский передумает и вернется?) он постоял у двери еще минут пять, потом тихонько постучал. Вера открыла почти сразу…

«Вы можете себе представить? Оказывается, о шалостях Веры Аркадьевны во всей Туле не знали только двое — ее законный супруг и я. Обоим нам казалось, что любит она только нас. Уже после убийства я, прикрываясь долгом службы, стал расспрашивать знакомых про Веру. Они мне такого порассказывали!

…Вера открыла дверь, увидела меня, вскрикнула и отшатнулась к кровати. Тут я понял, что ударить ее ножом не смогу. Одно дело — ударить ненавистного тебе человека сзади, со спины, другое — вонзить нож в тело любимой женщины тогда, когда она смотрит тебе в глаза. Я положил кинжал на столик, подошел к постели и взял подушку…

…Я хотел инсценировать ограбление — связать Веру, забрать деньги, бумаги, что-то из вещей. Веру я бы научил рассказать властям про каких-нибудь бородатых громил саженного роста. Ценности я хотел взять только после разговора с ней, чтобы она не подумала, что я пришел их грабить…

Теперь приходилось все переигрывать. Мысль навести подозрения на Алинского пришла мне в голову еще в тот момент, когда я стоял у двери спальни Веры. Ну а реализовать свой план мне не составило никакого труда. Дом Тименевых находится в участке Недовесова, поэтому он и должен был расследовать их убийство. Стало быть, мне предстояло оказаться на месте преступления одним из первых. Я предположил, что следы рук Алинского останутся на оконной раме — она туго открывается, приходится на раму давить, я это знал, сам много раз в это окно лазал. Поэтому теперь, вылезая, я открывал и закрывал окно весьма аккуратно, а на следующее утро лично пальцы Алинского и обнаружил. Догадаться, что Алинский наймет в «Хиве» извозчика, тоже было нетрудно. Да и Иван Ильич невольно пришел мне на помощь — ведь именно он выдвинул предположение, что убийцей был сердечный друг Антонины Аркадьевны. Услыхав эту версию, я сразу же «вспомнил» про ее чувства к Алинскому. Я напросился на обыск и подложил свою манишку, которая была испачкана в крови Тименева, в корзину с грязным бельем в квартире Алинских.

Ну вот, пожалуй, и все. Раскаиваюсь ли я? Нет. Да и кого я убил? Похотливого богача и распутную девку. Стоит ли их жалеть? Вот вы с Алинским — другое дело. Он благородный человек, ставший жертвой обстоятельств, вы — талантливый криминалист, пострадавший только из-за того, что честно исполняли свой долг. Если бы не вы двое, то истины в этом деле никто бы никогда не узнал.

Отомстить мне у вас не получится, ибо письмо это вы сможете прочесть только после моей смерти, об этом я сделаю соответствующие распоряжения. Засим прощайте и не поминайте лихом! На том свете свидимся».

Тараканов опустил руку с письмом, прислонился к стене и заплакал.

Эксами (от слова «экспроприация») в период первой русской революции называли разбойные нападения, доход от которых шел (или должен был идти) на революционные нужды.

Машиной раньше называли поезд.

Прибор — элементы форменного обмундирования: пуговицы, погоны, звездочки на них, герб губернии на фуражке или шапке.

Исправнику на воротник мундира полагалось две петлицы, его помощнику — одна.

Дама полусвета.

«Катенька» — 100 рублей.