Амброуз Перри - Путь смертных

Уилл поднял руку как раз тогда, когда Генри собрался наложить второй шов.

– А эфира нет? – спросил он.

Друг неодобрительно посмотрел на него.

– Нет. Придется просто потерпеть. Не ногу же отнимаю.

– Легко сказать… Тебе когда-нибудь зашивали лицо?

– Нет, и это приятное обстоятельство может быть связано с тем, что у меня нет привычки задирать всякую шваль из Старого города.

– Никого я не задира… Ой!

– Хватит болтать, – сказал Генри, вновь приступая к делу. – Будь добр, не дергай щекой, или я ничего не смогу сделать.

Рейвен ответил ему взглядом, в котором отсутствовала всякая благодарность.

– В любом случае эфир, похоже, далеко не надежен, – сказал друг, затягивая следующую петлю. – Сайм практически отказался от его применения, да тут еще эти смерти… Думаю, с эфиром покончено.

– Кто-то умер от эфира?

– Да. Где-то в Англии. Коронер сказал, это было прямое следствие применения эфира, но Симпсон продолжает защищать его. – Генри ненадолго остановился, держа иголку на весу. – Можешь сам спросить с утра, когда явишься на работу.

Латающий вернулся к своему занятию, так низко склонившись к лицу латаемого, что тот чувствовал запах пива в его дыхании. Тем не менее Генри уверенно продолжал шить, и вскоре Уилл уже приноровился к ритму проколов и рывков затягивающегося кетгута. Каждый новый стежок был не менее болезненным, чем предыдущий, но все они вместе не способны были заглушить боль в ребрах.

Генри отступил на шаг, чтобы оценить свою работу.

– Неплохо, – решительно заявил он. – Может, мне стоит всякий раз перед операциями наносить визит Эйткену…

Он смочил немного корпии [12]в холодной воде и наложил на рану. Прохладное прикосновение немного утишило боль – первое приятное ощущение, которое Рейвену довелось испытать, с тех пор как он сделал последний глоток эля.

– Не могу я отправить тебя в объятия миссис Черри в таком виде, – сказал Генри. – Дам-ка дозу лауданума [13], и ляжешь у меня на кровати. Сам посплю на полу остаток ночи.

– Я твой должник, Генри, правда. Но умоляю тебя, никогда больше не ссылайся на объятия миссис Черри. Или я могу сблевать.

Друг по своему обыкновению окинул Уилла изучающим взглядом, но в его голосе прозвучали веселые нотки.

– Тебе ведь известно, что она оказывает дополнительные услуги, и за совсем небольшую плату? – сказал он. – Я так понимаю, многие из вас, ее юных постояльцев, искали утешения в этих самых объятьях. В конце концов, она вдова и нуждается в деньгах. Не вижу ничего постыдного. Видишь ли, с этим твоим новым шрамом и поплывшим глазом тебе надо снизить стандарты.

Генри помог Рейвену добраться до своей кровати, где тот очень осторожно улегся. За один раз он получил больше травм, чем в сумме за всю предыдущую жизнь. Лицо было увито кетгутом, и – шутки в сторону – может, ему и в самом деле стоило пересмотреть свои ожидания относительно женитьбы. Но все могло быть гораздо, гораздо хуже. Он не был мертв, а завтра с утра его ждала новая жизнь.

– Так, – сказал Генри. – А теперь – лауданум. И если затошнит, будь добр, помни: рядом на полу лежу я, так что меть лучше в ноги, чем в голову.

Сара все медлила в профессорском кабинете, когда зазвонил колокольчик: краткому мгновению безмятежности пришел конец, нежеланный, но неизбежный. Здесь она исполняла свои обязанности тщательно и не торопясь, потому что любила эту комнату. Для нее это было убежище, оазис спокойствия, огражденный от хаоса, царившего в остальной части дома, но возможность побыть здесь предоставлялась ей редко – и никогда надолго.

Она уже успела развести огонь, приложив особые усилия к тому, чтобы на решетке было достаточно углей. Огонь здесь горел круглый год, чтобы пациентам, которых доктор принимал в кабинете, всегда было комфортно. Но сегодняшний день выдался особенно холодным, и на то, чтобы воздух в комнате прогрелся, ушло немалое время. На окне над столом профессора успел нарасти лед, украсив стекло изящными узорами наподобие папоротниковых листьев, которые исчезли, стоило ей подышать на стекло. Сара протерла тряпкой осевшую на стекло влагу и немного полюбовалась видом, который в такой погожий день открывался отсюда аж до самого приморского Файфа. По крайней мере, так ей говорили. Сама она никогда на бывала дальше окраины Эдинбурга.

На письменном столе у окна громоздились стопки книг и бумаг, и Сара всегда старалась прибираться на столе, ничего не перекладывая и не меняя местами. Со временем она достигла в этом совершенства – нелегким методом проб и ошибок: бывало, приходилось вылавливать блудные бумажки чуть ли не из камина.