Евгений Кузнецов - Княжий сыск. Последняя святыня

Непобедимый Топор только крякал, глядя, как лихо расправляется подгулявшая молодежь с подвозимым в ставку продовольствием. Запасы, взятые из Сарая, давно окончились, и снабжение войска целиком зависело от старания и доброй воли урусских князей, по чьим землям двигались все пять татарских туменов. Князья, отдать им должное, старались вовсю. Добрая воля тоже лилась рекой, особенно после показательного повешения за ногу одного из удельных князьков, при народе плюнувшего на возок с битой птицей, отправляемый татарам. Полководец Хонгор был удивлен количеству подданных того князя, пожелавших донести на господина.

Но пропитания всё едино было в обрез. Оставалось только одно: как можно быстрее войти на тверские земли и начинать кормиться за счет побеждённых…

Дядька Никифор, несмотря на ясно выраженное Одинцом пожелание чтобы он без заминок вернулся под крышу родного дома в слободу — «Ты на кого дом и кузню оставил?» — мешкал и тянул время. Сначала старик вынудил племянника до мельчайших подробностей пересказать события последних дней, затем долго что-то обдумывал, бродя по монастырским закоулкам и греясь возле печей то в одном, то в другом храме. Молился.

Дождавшись в гостевой избе Сашку, вернувшегося из города с припасами для дальней дороги, старик твердо заявил:

— В село покуда не вернусь. Возле Машки где-нито устроюсь, пригляжу, как под княжеской милостью жить начнут.

Одинец, уже открывший рот для возражений, глянул ему в глаза — жёсткая решимость стояла в них — свёл всё к шутке:

— Ладно, уговорил… Ты только в храм божий со своим тесаком не ходи, нехорошо при засапожном ноже с Господом разговаривать!

— Каким тесаком?

— Вон у тебя в правом валенке засунут и ступать мешает. Это не тот кинжал, что ты от меня всегда прятал в тайнике за притолокой?

— Ты и про тайник знаешь? — смутился Никифор.

— «Достал — бей!» на нем написано. Всю жизнь тебя хотел спросить: откуда у простого кузнеца нож с золотой ручкой?

— Ба! — вскричал старик, хлопнув себя по лбу. — Вот дурень старый! Совсем забыл, я же тебе в дорогу сала припас! — он скинул котомку, с которой и по монастырю ходил, не расставаясь, и преувеличенно внимательно стал рыться в ней. Одинец рассмеялся и больше о том не продолжил.

Утром следующего дня, еще затемно, Александр взнуздал коня. Каурый в нетерпении мелко перебирал ногами, тревожно фыркал.

— Чует дальний путь, зараза! — добродушно сказал Никифор. — Ну, посидим перед дорожкой и — с Богом!

Кузнец долго стоял за воротами обители, вглядываясь в серые в начинающемся рассвете всхолмленные поля. Конь и всадник превратились сначала в далёкую точку, но потом и она пропала. Старик корявой рукой помял полушубок напротив сердца, шумно вздохнул, и промычал «у-гу-гу», разумея что-то недосказанное. После чего в большой задумчивости побрел обратно. Вечером через брата-ключника кузнец испросил разрешения на посещение игумена в его келье.

Входя в покои настоятеля, Никифор даже немного оробел: сказывалось долгое житье в деревне вдали от всяких, и мирских, и духовных властей. Староста Влас в счет, понятно, не шел. Но молодой игумен встретил его более чем радушно. До сего мига виделись они лишь третьего дня, в день прихода кузнеца в обитель, когда Одинец коротко представил своего «батю» Алексию. Сейчас же игумен сам помог старику освободиться от котомки, дождался, когда тот разденется, огладит волосы на голове и в бороде, и пригласил к столу. «Медовуха», — с одного взгляда на кувшин определил старик. От Сашки он слышал, что игумен «этого дела ни-ни!». Тем приятнее было осознавать, что вся ёмкость — на него на одного! Алексий тоже, похоже, испытывал какую-то неловкость, но ничего, мало-помалу разговор завязался. Крутился он, конечно же, вокруг так и не открытой ни тому ни другому цели Сашкиной поездки в Тверь, не сегодня-завтра вступавшей в войну. Понятно было только, что московский князь придавал всему этому настолько важное значение, что пошёл на удержание за собой заложников-аманатов, как обеспечение надёжного возвращения своего бывшего мечника.

— Ладно, князя понять можно, дело государево, — говорил монах, глядя, как освоившийся кузнец расправляется с содержимым объёмистого сосуда. На самом деле поступок князя не выглядел в его глазах бесспорным, ибо преданность слуг покупают и более простыми и дешёвыми средствами. — Но вот чего уяснить не могу, а у Александра и спрашивать неудобно было: откуда купец…