— Что я вижу, мадам! — восхищённо подняв брови, проронил банкир. — Вы приобрели новую мебель? У Дюфренэ, как я понимаю? Просто очаровательно!
Аббат Жоэль, стряхнув с себя дремоту, тоже торопливо проговорил следом за банкиром несколько дежурных восторженных слов, мысленно костеря себя за то, что сразу по приходе не обратил внимания на смену обстановки. Камиль д'Авранж, подойдя к банкиру и приветствуя его, любезно заметил маркизе, что мебель госпожи Дюдефан и сравниться не может с этой прелестью.
Маркиза польщённо улыбнулась: новая мебель была её гордостью.
Аббат же бросил короткий взгляд на лицо Камиля д'Авранжа, стоявшего прямо перед ним, и удивился: глаза графа, окружённые болезненной тенью, хоть на них и не падал свет, тускло светились, подобно болотным гнилушкам. Жоэль подумал, что устал сегодня, и ему мерещится, но, бросив на его сиятельство ещё один взгляд и увидев всё то же пугающее свечение, поспешил отвернуться, обратив взор на Гримальди.
А вот мадам де Граммон неожиданно отметила, что, стоило графу д'Авранжу оказаться рядом с отцом Жоэлем, как бледно-зеленоватая кожа его сиятельства странно подчеркнула белизну лица и чистоту румянца аббата, а благородная правильность черт де Сен-Северена неожиданно резко выделила узость лба, кривизну носа и длинный подбородок графа д'Авранжа. «А ведь племянничек-то Жюль прав. Действительно, на горгулью похож», — пронеслось в голове маркизы. «Ох, и урод…» Так мадам де Граммон неожиданно для самой себя постигла принцип контраста святого Джованни Бонавентуры, едва ли зная что-либо не только об учении, но и существовании сего великого мужа.
Гримальди посетовал, что накануне убил вечер в «Комеди Франсез», и между ним, Камилем д'Авранжем и маркизой завязался разговор о дебюте нового трагика Лёкена, который отказался от напыщенной декламации, заговорил на сцене простым языком, и требовал исторической точности театрального костюма.
— Лёкен так блистателен в бессмертных вольтеровских драмах, — восторженно высказалась маркиза, закатывая глаза.
— О, да, — согласился граф д'Авранж. — Он великолепен! Вольтер говорит, что ум человеческий никогда и ничего благороднее и полезнее театральных зрелищ для очищения нравов не изобретал, и он, безусловно, прав…
По лицу аббата при этих словах прошла тень, он закусил губу, но промолчал. Однако с мнением графа и маркизы категорически не согласился Тибальдо ди Гримальди.
— Пустой фигляр и жалкий имитатор. Совершенно не умеет играть.
— Господи, Тибальдо, как можно? — маркиза была шокирована резкими словами банкира. — Вы, я знаю, сведущи в искусстве и блистательны в оценках, но помилуйте, игру Лёкена признают все!
— Это не актёр. — На лице ди Гримальди проступило высокомерное пренебрежение. — Я видел его в роли Магомета, с тюрбаном на голове, закутанного в шёлковые тряпки. Ни умения перевоплощаться, ни завораживающего мастерства жеста, ни таланта внушения. Машет руками, бегает по сцене и закатывает глаза. Мой конюх и тот сыграет лучше.
— Но его так хвалил принц Субиз…
— Субиз хвалил и устрицы де Вильруа, которые и в рот-то взять было невозможно! — Нижняя губа ди Гримальди презрительно оттопырилась. — А эта история с офортом Рембрандта? Отсутствие вкуса — это инвалидность.
Аббат с улыбкой слушал Гримальди и молчал, Камиль д'Авранж смутился, а маркиза торопливо сменила тему, и разговор завертелся вокруг двух прим «Комеди Франсез» Клерон и Дюмениль, давних соперниц, ненавидевших друг друга, однако по этому поводу банкир высказаться не пожелал.
* * *
После семи вечера в зале появились несколько дам и молодых девиц. Маркиза, по просьбе одной из них, сразу повела их осмотреть мебель в других апартаментах, и они удалились, оставив после себя в гостиной легкий запах пудры и франжипана, усиленный холодной зеленью фиалкового листа с тёплыми тонами ванили и амбры.
Едва они ушли, пожаловали ещё двое гостей. На ходу снимая плащ и бросая его лакею, вошёл герцог Габриэль де Конти, флегматичный сорокапятилетний толстяк, на красноватом лице которого выделялись совиные глаза с густыми бровями. Он был счастлив в деньгах — его родственники мёрли, как мухи, и сегодня герцог считался одним из богатейших людей королевства. Интересы его были обширны и, хотя королевой его склонностей, бесспорно, была гастрономия, его светлость держал недурной конный завод, и увлекался также алхимией, естествознанием, наукой о звёздах и всякой иной чертовщиной.
Читать дальше