Антон Чиж - Королева брильянтов

– Все это, Алеша, чудесно, но свидетелей нет, а суд твою формулу к рассмотрению, пожалуй, не примет, – сказал он. – Нужно что-то существенное.

– У Марины Петровны вот здесь, – Пушкин показал на ямку между большим и указательным пальцем, – свежая ранка: след от револьверного бойка. На указательном – заметный синяк: слишком сильно сжала горлышко бутылки. Когда целовал ей руку, успел рассмотреть. В кулачке она сжимала белую тряпицу – коронку горничной.

– Это что за изыск?

– Опять точный расчет: женщина в черном платье с белым передничком и коронкой для обслуги гостиницы становится почти призраком, потому что на нее не обращают внимания – горничная. Другие на лестнице в ресторан не ходят. Рисковала только первый раз, когда в белом платье зашла к Григорию. Ее видел половой. Но, на ее счастье, отражаясь при плохом освещении в двух зеркалах, что стоят на пролетах тесной лестницы, Марина Петровна в его воображении стала привидением, которое вошло в стену. Вероятно, она поняла ошибку и исправила: к Виктору Филипповичу зашла «горничной». Так же принесла бутылку шампанского Петру Филипповичу.

– И никто из обслуги ее не признал?

– Марина Петровна почти каждый день завтракала и ужинала с мужем в ресторане, лицо примелькалось. Стоило ей сменить платье на черное, как она стала невидима для половых и коридорных. А сунуть письмо под дверь номера Коччини, отлучившись из ресторана, где она завтракала с мужем, Марине Петровне было совсем легко.

Лелюхин старательно искал возражения.

– Постой, – проговорил он. – Если убийство Гриши было спланировано, то как она могла знать, что Виктор заявится в проклятый номер?

– Не надо было знать. Марина Петровна, как обычно, ужинала с мужем. Прибежала Ольга Петровна, сообщила, что Виктор с пистолетом сейчас наверху. Марине Петровне оставалось действовать не раздумывая. Чуть ли не у меня на глазах. Когда женщине отступать некуда, она обретает решимость мужчины.

– Складно все это, Алеша, но не то. Доказательств прямых нет.

Из ящика стола Пушкин вытащил пачку исписанных листков.

– Показания Ольги Петровны и Ирины Петровны с подробным описанием, как и что было сделано их сестрой. При их участии.

Быстро ознакомившись, Лелюхин положил стопку на стол.

– Да, тут уж отвертеться сложно, – твердо сказал он. – Так обиделись, что сдали родную сестрицу. Включая алиби, которое делали Марине в ночь двух убийств. Тоже ведь не осталось выбора: когда узнали, что Марина Петровна в положении, их усилия и жертвы оказались напрасны. Они стали нищими. И одураченными.

– Они спасали свою жизнь, – сказал Пушкин.

Василий Яковлевич вытаращил глаза.

– Это с чего вдруг?

– Марине Петровне не нужны свидетели ее преступлений. Если бы все получилось, как она хотела, и пристав Свешников оформил два дела о смерти по естественным причинам и одно самоубийство, семейное проклятие неизбежно забрало бы сестер. Причем быстро: беременность было не скрыть.

– А ведь в самом деле! – проговорил Лелюхин. – Но как же сестры не увидели, что Марина – в положении?

– Труднее всего увидеть то, что перед глазами.

– А сама мадам призналась?

– Все отрицает. Как же иначе?

– Суды с такими преступлениями не либеральничают, получит до двенадцати лет каторги.

Пушкин не согласился.

– Присяжные жалостливы к будущим матерям, дадут не больше трех лет.

Лелюхин наконец решился спросить то, что давно вертелось на языке:

– Ты сказал им, кто отец ребенка?

– Нельзя множить чужое горе. Они пособники убийцы, но… – Пушкин не стал договаривать.

Василий Яковлевич вернул на законное место рюмочки и наполнил.

– Давай, Алеша, за твою формулу! Такое волшебство сотворила!

Часы упорно показывали запас времени. Оставаться в сыске и вести непринужденную беседу, сверкая умом и сообразительностью, Пушкин больше не мог. Сославшись, что опаздывает, он надел пальто и ушел в морозную ночь сочельника.

Перроны Николаевского вокзала были пусты. Одинокая фигурка дежурившего жандарма мерзла в полутьме. Ночной поезд пыхтел свежим паром. У вагона первого класса стояла дама в теплом дорожном жакете и меховой шапочке. Лицо ее плотно укутывала вуаль. Носильщик занес чемоданы в купе, проводник предложил услуги, она вежливо отказалась. Дама напряженно всматривалась в дальний конец перрона. Наконец там показался силуэт мужчины, который шел к поезду. До отправления осталось не больше пяти минут, даме хотелось крикнуть, чтоб он пошевеливался.