Антон Чиж - Бой бабочек

Ванзаров невольно сравнил это описание с ощущениями, что испытал ночью в театре.

– Как бы вы охарактеризовали этот голос?

– Редчайшее колоратурное меццо-сопрано до третьей октавы. А может, и выше…

– Она спела каватину Нормы «Casta diva»?

Профессор был поражена.

– Как вы угадали? Вы ее знаете? Скажите, кто она, где ее найти?

Ответить было нечего. Ванзаров не мог сказать, где слышал арию и кто пел.

– Я бы все отдала, чтобы ее найти! – Зельма Петровна артистически сложила руки на груди. – Услышать еще один раз! Она исчезла и не оставила никакого следа…

– Опишите, как она выглядела, может быть, мы разыщем…

– Я не помню, совершенно не помню лица… Этот голос меня потряс… – Кажется, на профессора нахлынуло воспоминание.

– Хоть имя свое она назвала? – спросил Ванзаров.

– Назвала, – ответил Зельма Петровна с тяжким вздохом разочарования. – Она назвала себя мадемуазель Вельцева…

Невидимая бабочка взмахнула неслышимыми крылами над Ванзаровым. Взмахнула и исчезла. Фамилия была слишком похожа на фамилию восходящей звезды Вяльцевой. Но профессор не могла перепутать.

– Не припомните точно день, когда это произошло?

– Девятое мая, – ответила профессор без запинки. – Я все помню… У меня как раз ожидали занятия Карпова, Савкина и Фальк. Сочла, что ученицам будет полезно послушать плохо поставленный голос. Карпова пришла на последний урок. И такое откровение…

– Барышни были поражены?

– Потрясены! – заверила Зельма Петровна. – Когда смогли опомниться, устроили овацию, пошли провожать.

– Они расспросили, кто она такая?

– Ничего не узнали, – последовал сокрушенный вздох. – Она исчезла в уличной толпе.

Как это похоже на бабочек, подумал Ванзаров. Исчезать из жизни, взмахнув крылом.

Он выразил благодарность профессору от сыскной полиции и только просил: если станет что-то известно о мадемуазель Вельцевой или вдруг сама Вельцева залетит на огонек, сразу дать знать. Зельма Петровна обещала исполнить просьбу со всей точностью. Этот усатый молодой человек, хорошо воспитанный, пришелся ей по сердцу.

Чем-то напомнил блестящих кавалеров пятидесятых годов, времен ее юности.

Курочкин был бесценным источником знаний. Ванзаров получил полные сведения: кто и когда покинул «Аквариум». Включая взволнованного пристава Левицкого и Турчановича, которые оставляли театр так поспешно, что даже не задержались на террасе, хотя Александров изо всех сил их приглашал в ресторан. Из тех, кем интересовался сыск, остался только Морев. На террасе ресторана его не было. Значит, снова предстояло терпеть аромат атмосферы кабинета режиссерского управления.

Дверь Ванзаров открыл без стука. Морев оказался трезв и непривычно задумчив.

– Так и знал, что не отстанете, – сказал он.

С большой неохотой Ванзаров затворил за собой дверь.

– Это неизбежно, Федор Петрович, когда врете.

– Я вам не врал.

На столик, густо покрытый чернильными пятнами и табачными крошками, легла фотография. Морев только покосился на нее и отвернулся.

– Карпова Зинаида, мещанка, из Саратова. В конце апреля получила ангажемент на летнюю сцену в саду. Хотела на месяц съездить к родственникам в Саратов. Была на втором месяце беременности. Пред тем как вздернули на тросе, у нее было половое сношение. Она доверяла человеку, который обещал ей карьеру, и сунула голову в петлю… Бедная девочка провисела три месяца, превратившись в мумию…

Схватившись за голову, Морев уткнулся лбом в край стола. Оттуда донесся тихий, мучительный стон.

– Что же за ужас такой…

– Лучше правду сказать вам. Иначе это сделаю я…

Он резко выпрямился, уронив руки на колени.

– Поверьте, господин Ванзаров, не узнал я ее в этой… высохшей! Ну, как узнать?

– Фотография сомнений не оставляет, – сказал Ванзаров, наблюдая за антрепренером. Тот был скорее растерян, чем напуган.

Теперь взгляд Морева задержался на снимке куда дольше.

– Вроде бы похожа, – без уверенности проговорил он.

– Не вижу места для сомнений.

– Да поймите: видел ее только один раз! Как тут запомнить…

– Когда именно?

– Где-то в начале мая, точно не помню.

– Что пообещали Карповой?

– Что тут обещать?! – Морев удивился так, будто услышал несусветную глупость. – С таким голосом перед ней надо на коленях стоять и умолять, чтобы согласилась на бенефис большой сцены!

Услышанное не укладывалось в простую логику фактов.