Антон Чиж - Бой бабочек

– Запомните, мой милый Фон-Сарофф: все зло в этом мире от мужчин. Во всем виноваты мужчины, – и она шагнула из ванны. Ножка на кафельной плитке была прелесть как хороша. На остальное Ванзаров старательно не смотрел.

– Благодарю за мудрость, – сказал он. – Жду от вас обещанное.

Она брызнула на него ладонью.

– Какой вы черствый, Фон-Сарофф, вы так не похожи на русских мужчин… Ну хорошо, я выступлю на бенефисе. При одном условии: найдите мои сокровища.

Настоящее сокровище было обернуто в мокрую простыню. В лучах августовского солнца, что светило в окно, оно было мучительно прекрасно. Настолько, что Ванзаров не посмел поднять глаз.

– Прошу выдать мне ключ от сейфа, – сказал он, протянув руку.

– Не спрашиваю зачем, верю вам, Фон-Сарофф… Желаете знать шифр?

Нужен был только ключ.

Мимо прошлепали голые пятки, оставив следы лужиц, в которых горели искорки солнца.

Для желающих обучиться пению столица предоставляла обширные возможности. Музыкальные школы, курсы, классы и частные уроки свободных художников пения. От вполне разумных цен до невероятных 40 рублей за месяц обучения в музыкальной школе Бенуа-Эфрона. Среди богатства выбора Ванзарова интересовал только адрес. Профессор преподавал на Гороховой улице. Отблагодарив портье рублем за предоставленный городской справочник, Ванзаров взял, не торгуясь, первого извозчика, ожидавшего у подъезда гостиницы, и через десять минут звонил в дверь с медной табличкой.

Визитера встретила горничная, сухая остроносая девица с говором Эстляндской губернии. Она спросила, что угодно господину. Ему было угодно лично побеседовать с профессором пения Греннинг-Вильде. Горничная вернулась и доложила, что в этот дневной час занятий нет, профессор примет посетителя.

– Не более пятнадцати минут, у Зельмы Петровны вечерний класс, ей надо отдохнуть.

Ванзаров отдал шляпу горничной и вошел в храм музыки. Пространная гостиная была довольно пуста. Большую часть занимал рояль. Ряд одинаковых стульев выставлен у противоположной стены. Зато на стенах расположилась настоящая картинная галерея. На всех картинах в разных ролях, костюмах и возрастах была изображена одна и та же дама. От юности до заслуженного возраста. Без всякой логики было ясно, что в прошлом профессор была певицей. Вероятно, не слишком известной. Но имеющая своих поклонников, судя по количеству портретов.

Под портретами восседала профессор в большом кресле, выставленном рядом с роялем так, чтобы слушать учеников. Она держала строгую и благородную позу. Трудно было предположить, что профессору чуть менее шестидесяти. Для своих лет она отменно сохранилась: моложавая дама с хорошей кожей, стройная, с ясными глазами и редкой сединой. От нее исходил приятный цветочный аромат. Назвать ее старушкой или дамой преклонных лет язык бы не повернулся. Дама настолько хорошо следила за собой, что результат этих усилий вызывал восхищение. Или, может быть, здоровая прибалтийская порода победила годы.

Она выжидательно смотрела на Ванзарова. Он выразил восхищение, что знаменитая певица и педагог нашла минутку, чтобы принять его.

Молодой человек понравился. Она протянула руку для поцелуя. После ручек, что недавно целовал Ванзаров, пришлось себя заставить приложиться и к этой руке. Но проявить невежливость было нельзя. Он подошел и с поклоном коснулся усами ее пальцев.

– Как вас зовут, юноша?

Ванзаров назвался, умолчав о сыскной полиции.

– Вы милый мальчик, но если хотите брать у меня уроки, вынуждена отказать: я ставлю только женские голоса.

Профессора заверили, что гость не хочет учиться пению.

– Понимаю, хотите устроить вашу родственницу. Для этого нужно предварительное прослушивание.

Родственниц, желавших распевать арии, у Ванзарова не имелось.

– Госпожа Греннинг-Вильде, – начал он.

Профессор изобразила недовольство.

– Что за тон, юноша, как будто читаете надгробную плиту!

– Прошу простить, Зельма Петровна… Я навожу справки об одной барышне. Мне доподлинно известно, что она поступила к вам на курсы в начале февраля, когда у вас оканчивала обучение мадемуазель Лина Кавальери, и окончила их не позже середины мая…

– Что за странный способ выражаться, молодой человек? Не проще ли назвать ее по фамилии? Я помню всех учениц, – профессор явно гордилась своей памятью.

– Обстоятельства сложились таким образом, что я не знаю ее фамилии…

Зельма Петровна уже не скрывала раздражения.