Селим Ялкут - Скверное дело

— Никакого отношения к теме разговора не вижу. — Сперанский решительно встал. — Это какие годы сейчас, чтобы так злоупотреблять? Это, извините… — Иван Михайлович тоже стал подниматься.

— Игорь Маркович, — обратился Балабуев по родственному, — куда спешить. Ведь, как обещал, так и выходит. Поговорим начистоту, и разойдемся. И мне интересно, и вам. А про кооперативы, кто теперь смеет плохое слово сказать, когда такую страну раскачали. Цветочки. Я вот на что внимание хочу обратить. Посидите еще немного, кто знает, когда еще придется. — Балабуев открыл стоящий в углу сейф и вытащил целлофановый пакет. Не без некоторой торжественности поднес Берестову. — В пакете лежал злополучный пистолет-зажигалка. — Нельзя прикасаться. — Предупредил Балабуев. — Потому что пальчики. Известно, чьи. Так ведь, Иван Михайлович? — Балабуев повертел пакетом и вернул его в сейф. У меня и дочери вашей отпечатки есть. И ваши. — Балабуев кивнул на стаканы из-под Боржома. — Ну, это я так. не стану злоупотреблять, как вы опасались. Потому что, вопреки отдельным мнениям, закон соблюдаю. А вот это сохраню, опять же, во имя закона. Вещественное доказательство. А личность под это доказательство искать долго не нужно. Что скажете, Иван Михайлович?

Тем, кто забыл о Шварце, самое время вспомнить. Он не произнес ни слова. Сидел молча. Что Леня думал, неизвестно. Может быть, восхищался следовательской выдумкой, может быть, наоборот, возмущался коварством.

— Скажу, — прохрипел Берестов. — Павел был изрядный негодяй. Вертел Плаховым, как хотел. Не скрою, было и мое участие.

— Минутку, — перебил Сперанский, — мой клиент находится в критическом состоянии. Нуждается в срочной медицинской помощи.

— Да, разве я. — Тут уже Балабуев возмутился. — Не только не смею использовать, но и не слышал. Иван Михайлович, он сейчас как на исповеди…

До исповеди было далеко. Иван Михайлович держался и даже разговорился. По крайней мере, Сперанского усадил и продолжил. — Маша — чистая душа. Специально пошла к Павлу, чтобы того образумить.

— Иван Михайлович, ваш рассказ… — Предупредил Сперанский.

— Не записываю я. Вы же видите.

— Была она у него, у Кульбитина… Но никакого отношения не имеет.

— Кто же тогда?

— Стоп. — Вмешался Сперанский. — Я категорически требую на этом пре-кра-тить. И протестую против применения недозволенных методов следствия. Намеренного доведения свидетеля до обострения болезни.

Ивану Михайловичу стало не по себе. Может, на самом деле. Но артист из него получился бы хороший.

— У нас свой врач. — Засуетился Балабуев.

— Сперанский удержал Сергея Сидоровича. — Форточку шире откройте. Воды дайте.

— Боржоми, Боржоми… — Распоряжался Балабуев. Иван Михайлович глотнул таблетку. — Эту под язык. — Командовал Сперанский.

— Давно говорил, — похвалил Балабуев (и здесь он успел), — адвокаты должны курсы первой медпомощи проходить. Не забуду мать родную все знают, а как до Альцгеймера доходит…

Игорь Маркович момент не упустил. — Позвольте, причем здесь Альцгеймер?

— Очень кстати заметили. Память, хоть караул кричи, на вопросы следствия полная забывчивость. Амнезия называется. Не помнит ничего, Или путает так, что помогать устанешь. Чем не Аоьцгеймер? Хорошо, хоть женщин Бог миловал, Ивану Михайловичу в утешение.

— А это, извините, как понимать?

— Вы, Игорь Маркович, сами говорите, женскими болезнями увлекались. А у этого пола с памятью полный порядок. Как вспомнит, значит, так оно и есть. А не вспомнит — так и не надо… Давайте, пропуск подпишу.

— Посетители ушли. Леня глядел на Балабуева. — Ухожу я, Сергей Сидорович. До таких высот мне не дорасти. А санитаром быть не хочу.

— Уйдешь, Леня. Сам тебе проводы устрою. А пока трудись. Не Берестов это. Не мог он. И не эта дура. Конечно, пришла к Кульбитину, наскандалила. Наговорила. А он взял и побежал к папаше. Вот по дороге…

— Но вы с зажигалкой. Как такое могло придти в голову.

— Она мне сама сказала, чтобы я отца не беспокоил. Потому я полагал, не вводила его в курс дела. Ты слышал, я пару раз в разговоре эту тему заводил. Он не откликнулся. Тогда я эту зажигалку и пустил в ход. Знакома она ему. Но если бы… — Балабуев замолк, будто наткнулся на невидимую преграду. — Чего он так переполошился? Значит, принял за пистолет. Узнал. А где он? — Сыщики остолбенело глянули друг на друга. — Пистолет у нее…

Стали собираться. Уже вышли, двинулись по темной вечерней улице, когда произошло неожиданное. Из мрака явилась Берестова и выстрелила дважды…