Кэролайн Данфорд - Смерть в приюте

Мисс Уилтон подошла ко мне. — Озера нет. Я слышала, что эти места подражают роскошным домам, но без водного сооружения…

Я посмотрела на нее с удивлением.

— Моя дорогая Беатрис, я не думаю, что озеро подходило бы для приюта для душевнобольных.

Мисс Уилтон равнодушно взглянула на мистера Бертрама.

— Не думала, что приют окажется таким большим, — нарушила неловкий момент я.

— Мы считаемся маленьким учреждением, — сказал человек в дверях. Он был ниже среднего роста, аккуратно одет в твидовый деревенский костюм, в маленьких круглых очках. — Но ведь в Лондоне не всегда легко получить землю.

Мисс Уилтон обернулась. — Вы доктор Фрэнк? Это немецкое имя? Всегда держи их врасплох, — прошипела она Бертраму и мне.

— Нет, — сказал доктор на безупречном английском, — но мне часто задают этот вопрос. Коллективная паранойя вокруг немцев, охватившая население, мне кажется довольно увлекательной. Конечно, пресса, например, ваша газета, мисс Уилтон, вряд ли поможет делу.

Тouché , - подумала я, начиная симпатизировать этому маленькому человеку.

— Если вы присядете, я посмотрю, чем могу помочь.

Мисс Уилтон представила себя и Бертрама. Я была исключена как компаньонка и оставлена без имени. Затем она повторно изъявила желание совершить тур по заведению.

Доктор Фрэнк покачал головой. — Невозможно. Дни туров в Бедламе закончены. Мы предоставляем приют для наших пациентов. Мы — убежище от мира, который оказал на них столь жесткое давление. Мы не зоопарк.

— Как удобно для вас, — с сарказмом ответила мисс Уилтон. — Кто тогда наблюдает за наблюдателями?

— «Комиссия по Вопросам Невменяемости» (The Lunacy Commissioners — бывший государственный орган, учрежденный для надзора за приютами и благополучием психически больных людей в Англии и Уэльсе) может посещать нас в любое время дня и ночи без предварительной записи, — сказал доктор Фрэнк. — И они часто так делают.

Мисс Уилтон не находила слов.

Вам известен Закон о Невменяемости 1890 года? — продолжил доктор Фрэнк. — В наше современное время даже нищего трудно запереть в сумасшедший дом без освидетельствования.

— Но в стране полно приютов для умалишенных! — возразил мистер Бертрам.

— Действительно, — сказал доктор, — печальное отражение нашего времени. Но уверяю вас, каждый возможный пациент проходит самую строгую процедуру приема. Тут нет ошибок.

— Вы говорите, что в истории приютов, нежелательные члены богатых семей никогда не помещались в подобное место? — спросила мисс Уилтон.

— Можно сказать, что все наши пациенты являются нежелательными членами человеческой семьи, мисс Уилтон.

— Я не это имела в виду!

— Я знаю, и хотел бы ответить иначе, но, увы, эволюция подобных приютов прошла более чем одну неудачную фазу.

— Так это правда!

— Я могу заверить вас, что ни один современный приют не укрывает никого, кто не должен быть там.

— Но если бы кто-то был ошибочно допущен до 1890 года, он через 26 лет вряд ли мог вернуться к нормальной жизни, — отметила я.

Все головы повернулись ко мне, и мисс Уилтон нахмурилась.

— Вы совершенно правы, мисс, э-э…

— Сент-Джон.

— Мисс Сент-Джон. Вы не связаны с Сент-Джонами из Нижнего Вармингтона? Самая интересная семья.

— Кто-нибудь признается, что связан с семьей, представляющей интерес для психиатра? — парировала я.

Доктор Фрэнк моргнул за его очками. — Хорошо сказано, моя дорогая. Вы совершенно правы. Долгосрочная институционализация лишит даже самого здравомыслящего человека возможности жить во внешнем мире. Мир приюта невелик, а его мораль утешительно черно-белая.

— Значит, те, кто провели большую часть своей жизни в его стенах, изменились? — спросила я.

Доктор Фрэнк теперь открыто улыбнулся. — Вы обращаетесь к персоналу, я так понимаю? Как приятно встретить такой живой ум. Вы тоже с прессой?

— Нет, нет, — огрызнулась Беатрис. — Ответьте на вопрос.

Хорошее настроение доктора Фрэнка исчезло. — Скорее, я бы сказал, что те из нас, кто стал свидетелем удручающего разрушения человеческого духа в результате несчастья или жестокости природы, по-другому и, возможно, более щедро оценивают человеческую расу. — Он снова нахмурился. — Мы очень заботимся о тех, кто в нашем ведении. Гораздо больше, чем те, кто поместил их сюда.

— И все же, будучи психиатром, вы должны рассматривать ваших подопечных как предмет для изучения? — спросила я. — Мой отец был абсолютно убежден, что семья и церковь должны заботиться о психически больных, а не отдавать их на попечение незнакомцев.