— Вы на прием? Проходите, пожалуйста…
Коноплева, снимая шляпу в прихожей, приметила: в квартире еще несколько больших комнат. Хозяйка стала протирать спиртом инструменты, развлекая пациентку беседой.
— Прекрасная погода. Давно не было дождей. Так жарко. Что даже герань приходится поливать дважды в день, а она все же сохнет…
— А у меня георгины, — бездумно ответила Коноплева, оглядывая зубной кабинет.
— О, у вас есть сад! Наверное. Ужасно трудно его содержать? Садовника теперь не наймешь. А георгины — это чудесно!
— Сада, к сожалению, у меня нет, — отвечала Коноплева и чувствовала, что перехлестывает. Но отступать было поздно. Вспомнился вдруг «садовник» — Федоров-Козлов. Она улыбнулась.
— Георгины я выращиваю в горшочках… Мой сад? Был да сплыл…
Коноплева осмелела: вовремя подвернулась эта гусыня, увешанная кольцами.
— Да, да, — тараторила та, — ужасное время. Так вас понимаю, милая. У меня тоже… Тсс! — хозяйка приложила палец к губам. Повела бровью в сторону прихожей. Дала понять, что она не одна живет в квартире. И что вести доверительный разговор крайне опасно.
— Ну-с, какой зуб у вас болит? Давайте-ка, посмотрим… Так. Так. Хм, хм… Великолепные зубы! Все в порядке.
«Вот так номер! Нужно уходить, а я еще ничего не выяснила», - соображала Коноплева. — Как же быть?!».
— Извините, Мария Лазаревна, — имя врачихи Коноплева прочитала на табличке. — Неудобно обращаться к вам с подобной просьбой, но…
— Ради бога! — всплеснула Мария Лазаревна толстенькими ручками. И снова — пальчик к губам…
— Вы как женщина поймете меня…
Ужас заплескался в выпуклых глазах Марии Лазоревны. Она пугливо оглянулась на дверь и трагически прошептала:
— Это не по моей части…
И снова метнула затравленный взгляд на одну из закрытых дверей…
— Нет, нет, — рассмеялась Коноплева. — Вы меня неправильно поняли. Видите этот зуб? Его надо… — Коноплева на мгновение задумалась и решительно закончила — вырвать!
Помертвевшая было Мария Лазоревна, ожила.
— Этот? Передний? Но зачем же?
— Видите ли, — с жаром импровизировала Коноплева. — Выдам вам тайну. У меня есть жених, мы помолвлены, но… он… ему не нравиться мой зуб! И ставит условие… словом, он готов выполнить свои обязательства лишь в том случае, если я расстанусь с этим зубом…
«Какую же ахинею я несу» — подумала Лида. Но Мария Лазоревна, похоже, не обратила внимания на ту чушь, которую говорила Лида. Она возмущенно сверкнула глазами, ни на минуту не усомнившись в услышанном:
— Какой негодяй! Какой мерзавец! Минуту смотреть возлюбленной в зубы — он, случайно, не цыган?
— Насколько мне известно, чисто русский человек. Дедушка его из Турции…
— Вот, вот… Мой бог, чего не сделаешь во имя любви! — Мария Лазоревна была покорена. Пока она, возбужденная, кипятила инструменты, Коноплева в детстве удалявшая зуб, поняла, что нужно торопиться: потом не поговоришь…
— Вам вероятно, трудно в такой тесноте, Мария Лазоревна. Врачу необходимы условия…
— Ах, как вы правы. Но что поделаешь, такой страшный век. Совсем недавно квартира принадлежала мне, а теперь приходится ютиться в этом закутке. Раньше здесь жила прислуга… Ее пришлось рассчитать — ушла управлять государством. Вы же понимаете!
— Ой! — Коноплева жеманно дернула плечиком, сморщила точеный носик. — Значит, вас уплотнили? И, конечно, какие-нибудь пролетарии?
— Если бы, — врачиха перешла на трагический шепот. — Среди них попадаются вполне приличные люди. Мне чинит бормашину Николенька, токарь, слесарь, я знаю кто он там? И поверьте — не пьет…
Выхватив пинцетом из никелированной ванночки дымящиеся щипцы, Мария Лазоревна размахивала ими, остужая.
Коноплева пошла ва-банк.
— Так кто же у вас поселился?
— Если бы вы знали! Чекист! — Мария Лазоревна повращала негритянскими белками. — Самый главный!
Коноплева едва не подскочила в кресле, удачно изобразив удивление, и тотчас превратилась в провинциалку:
— А, слышала, как же. Рыжебородый такой, Барташкевич…
— Барташкевич?! Урицкий его фамилия. Урицкий, чтоб мне так жить!
Коноплева в изнеможении откинулась в кресле. Мария Лазаревна склонилась над ней:
— Теперь вы понимаете, какое я имею соседство?
Коноплева слабо кивнула, шприцы замаячили перед глазами, и ей стало страшно по-настоящему…
Итак, адрес Урицкого известен. Но это частица того, что нужно узнать, прежде чем произвести выстрел. И Коноплева кропотливо собирала сведения, крупицу за крупицей. Для этого ей пришлось снова превратиться в скромную барышню и подыскать жилье по соседству с председателем Петроградской ЧК. Удалось снять комнату в малонаселенной квартире в доме напротив. Комната выходила окнами на подъезд. Коноплева завесила окно, укрывшись за портьерой, часами наблюдала за подъездом, отмечая шифром в блокноте. Когда приезжает и уезжает машина. Не смыкая глаз. Пока не услышит знакомый рокот мотора, не блеснут за темным окном автомобильные фары. Через три недели полетела в Москву зашифрованная телеграмма. Получила ее кассирша Ярославского вокзала Калашникова, подружка Ивановой. В тот же день телеграмма очутилась у Семенова.
Читать дальше